— Ланиста хочет, чтобы твой отец со мной занимался, — доверительным шепотом добавила Мевия. — Только это тайна, не проговорись. Идет?

— Идет, — так же шепотом ответил Гай.

— Силан выставит меня против бойца-мужчины. Обычно женщины дерутся друг с другом. Я тоже прежде с девками дралась. Неинтересно. Визжащие дуры из лупанария. Я могу убить любую первым ударом, нарочно тяну время, чтобы народ на трибунах завелся. Другое дело — с мужчиной, тут бой особый. Все будут делать ставки на моего противника, а ланиста поставит на меня. Я тоже поставлю через кого-нибудь. Выиграю кучу золотых.

— Ты побьешь мужчину? — недоверчиво переспросил Гай.

— Да запросто! Хочешь, тебя побью?

— А давай!

Гай кинулся к стойке с учебными мечами, один деревянный гладиус взял себе, второй швырнул Мевии. Та ловко поймала.

— Давай! Давай! — подначивал Гай, делая вид, что атакует и отскакивает. — Что же ты!

— Да запросто, щенок!

Гай был на полголовы ее ниже, щуплый, тонкий, он казался младше своих шестнадцати.

Мевия встала в позицию. Гай напротив нее.

— Поединок! — сам отдал команду Гай и кинулся в атаку.

Мевия пропустила первый же удар — деревянный меч несильно ударил ее чуть выше солнечного сплетения.

— Так нечестно! Ты встал против солнца! — возмутилась она.

— Хорошо, меняемся местами.

Теперь солнце било в глаза Гаю.

— Командуй! — предложил он.

— Поединок! — успела выкрикнуть Мевия.

В следующий миг деревянный клинок ткнул ее в живот.

— Так нечестно!

— Все честно! Ты мертва. Падай на песок и проси пощады.

Торжествуя, Гай подошел слишком близко. Мевия ухватила его свободной рукой за руку с мечом и ловко провела подсечку.

Гай очутился на песке, Мевия — сверху.

— Я тебя сейчас зарою! — Она отшвырнула меч и принялась наносить удары кулаками.

Гай сопротивлялся. Поначалу шутливо, воспринимая все это вроде как игру, спор, но потом понял, что Мевия вовсе не шутил и бьет изо всей силы.

— Прекрати! — Он сблокировал предплечьем очередной удар.

— Зарою!

— Ах, так?

В следующий миг на спине уже лежала Мевия, а Приск взгромоздился сверху и прижал ее руки к песку.

— Ну, теперь сдаешься?

Она попыталась его сбросить.

Бесполезно. Тогда она плюнула ему в лицо.

— Ах ты!.. — Он инстинктивно отпустил ее руку, чтобы утереться, и тут же получил кулаком в нос.

— А мне она нравится! — услышал Гай насмешливый голос отца.

— Великолепная девчонка, правда? — спросил Силан.

— Придется повозиться! — Осторий Старший явно не разделял восторженности ланисты.

— Ты же лучший фехтовальщик в Риме! У тебя получится. Сделай из девчонки настоящего бойца. Она — упрямая девка, всегда добивается своего.

— Ну как? Позволим им дальше плевать друг в друга или растащим? — спросил отец.

Но Гаю больше не хотелось драться с Мевией — даже в шутку.

Он вскочил, принялся отряхивать песок.

Услышанное его поразило. Отец будет тренировать гладиаторшу! Какой позор!

Да, тренировка гладиаторов — дело позорное. Но жить-то на что-нибудь надо! У них давно уже нет денег — только долги. Дом этот — развалюха, каких мало, — колонны, подпирающие крышу в перистиле, все потрескались, штукатурка обвалилась, а где уцелела, так исписана граффити, что напоминает школьное упражнение по письму и математике одновременно. Сказать к слову, большая часть этих граффити принадлежала Гаю — он рисовал на колоннах и стенах, сколько себя помнил. Маленьким — чуть повыше базиса колонн, с годами, подрастая, помещал фигурки дерущихся гладиаторов, рассерженных богов и кокетливых богинь все выше и выше, превращая обвалы штукатурки в стены Трои или в зев пещеры, где прятался от страшного отца Сатурна маленький Юпитер, корибанты били в медные щиты, а рядом мило пощипывала травку коза Альматея. [70]

Атрия в их доме практически уже не было — через узкий коридор посетитель проходил сразу в перистиль. Потому как атрий, старый просторный таблиний [71] отца и часть других помещений отец сдал в аренду торговцу оливковым маслом. Теперь у Остория всегда есть масло, правда, зачастую прогорклое, годное лишь для светильников. Нищета, жалкая, унизительная, подчиняла себе отныне каждый шаг сына и отца, не отпускала от себя, как строгий педагог, [72] ведущий мальчишку в школу.

«Неужели отец ничего не может сделать, ничего изменить!» — в отчаянии думал Гай, и злоба — нет, не на отца, а на того, неведомого, кто выдал потомкам славного рода жалкий и ничтожный жребий, — поднималась в душе пенной, душной волной.

Хотя отец грозил заставить Гая на другой же день тренироваться со своей ученицей, мальчишка так и просидел на скамье в перистиле всю тренировку, отец его не позвал. С тех пор Мевия приходила в их дом ежедневно. Гай, если не был в этот момент в риторской школе, [73] непременно торчал в перистиле и делал вид, что готовит упражнение, заданное учителем, речь защитника или обвинителя на фиктивном процессе. Мевия являлась, закутанная в греческий плащ (никто не должен был знать, кто она такая), быстро переодевалась и являлась в перистиль в одной набедренной повязке.

Восемь дней отец натаскивал Мевию, развивая в ней быстроту реакции и ловкость. Гай сидел на скамье и мусолил в руках свиток «Энеиды».

— Зачем он здесь? — возмущалась Мевия. Она видела, что юноша то и дело останавливает взгляд на ее голой груди, краснеет, смущается и опускает глаза.

— Это твоя публика. Привыкай, что на тебя смотрят. Учись не замечать.

Иногда Гай уходил в комнату и здесь в полутьме делал на отбеленной гипсом доске наброски углем. Получалось похоже — профиль Мевии, ее гибкое тело, поднятая вверх рука, обнаженная грудь. Гай любил рисовать и лепить, втайне мечтал сделаться скульптором, но никогда об этом никому не говорил — подобное занятие считалось не достойным римского гражданина. Иногда Гай думал, что отец догадывается о его мечтах, — когда в прошлом году Клемент штукатурил стену в спальне Гая, отец принес краски и кисти и предложил сыну самому расписать стены. Получилось не очень умело, но отдельные куски удались — особенно уголок фантастического сада с круглой ротондой и зеленые ветви лавра, усыпанные, будто цветами, диковинными птицами.

Потом отец отдал Гаю все восковые маски предков — к тому времени они напрочь утратили форму и превратились в причудливые наплывы воска, потому что бездельник Клемент в январе поставил в столовой жаровню вплотную к восковым маскам (из атрия маски пришлось перенести, после того как в атрии стали продавать масло). Гай вылепил из священного воска Минерву и Марса. Боги войны готовились к поединку и стояли друг против друга, разъяренные и злые, больше похожие на торговцев капустой, которые не поделили места на овощном рынке. Отец отнес эти фигурки к скульптору-греку Диомеду. Неведомо, что сказал грек отцу, но вернулся домой военный трибун мрачный как туча, а у Диомеда на другой день распухла щека и заплыл глаз, и грек всем говорил, что он ударился о дверь в темноте.

Вот бы вылепить обнаженную Мевию с поднятыми вверх руками!

Гай сделал несколько набросков, но гладиаторша двигалась слишком быстро, он не успевал схватить движение. И с каждым днем ее движения становились все быстрее.

На девятое утро Осторий взял прямой деревянный меч и неожиданно нанес колющий удар девушке в живот. Она отпрыгнула так быстро, что опытный воин на мгновение замер.

— Отлично! — сказал он, распрямляясь, и в голосе его невольно послышалась гордость за свою ученицу. — Ловкость у тебя появилась, но когтей пока нет. Ну что ж, будем отращивать.

Осторий положил учебный гладиус на место и взял со скамьи короткий кривой меч, тоже из дерева.