Мы приняли душ и устроились на диване в ожидании Николая Дмитриевича, чтобы сесть за стол, который накрывала домработница.

Николай Дмитриевич вышел парадно одетый. Пиджак украшали два знака лауреата Сталинской премии. Эти премии Николаю Дмитриевичу присуждали явно не за политические пристрастия. И я понял, почему он получил квартиру в высотке, мечте и зависти многих москвичей. В высотке жили преимущественно заслуженные работники авиационной промышленности и недаром она называлась «домом авиаторов». Квартиры здесь получали и другие заслуженные люди: высокие чиновники и ученые. А Николай Дмитриевич был доктором физических наук и работал в Академии наук. Юрка рассказывал, что в квартире дядьки имелся диковинный пылесос: шланг вставлялся в отверстие на стене каждой комнаты и мощная установка в подвале вытягивала всю пыль. В этом я мог теперь убедиться лично, а, кроме того, увидеть машину мойки посуды и даже мусоропровод. Удивительно, дома мы выносили мусор на помойку, которая располагалась, как и туалет, метрах в ста от жилища, а чтобы посуду в доме мыла машина, я даже представить не мог. Оказывается, такие машины уже выпускал рижский завод.

За столом Николай Дмитриевич расспрашивал меня об учебе, о Ленинграде. Я скупо отвечал на его вопросы, не вдаваясь в детали. В конце разговора он спросил, есть ли мне где ночевать.

— Переночую у нашего общего друга в общежитии. Сейчас это не сложно, потому что до учебного года еще целая неделя, — сказал я.

— Ну, если не получиться — милости просим к нам. Места хватит, — пригласил Николай Дмитриевич.

После завтрака Николай Дмитриевич отправился на службу, а мы с Юркой поехали на Стромынку искать Ляксу.

Комната общежития, где жил Алик, почти не отличалась от моей ленинградской. Разве что здесь разместились не шесть, а пять кроватей. На одной лежал с книгой в руках студент со всклокоченными волосами.

— Чувак, а где Алик Тарас? — спросил Юрка.

— В магазин пошел за пельменями. Ща придет, — лениво ответил студент, снова было уткнулся в книгу, но запоздало спросил:

— А вы ему кто?

— Друзья, — коротко ответил Юрка.

— А-а, — сказал студент и полностью отключился от процесса общения.

Лякса пришел скоро. Увидев нас, заулыбался. Мы обнялись.

— Есть будете? — Лякса открыл свою тумбочку и достал небольшую алюминиевую кастрюлю. При этом его сосед с видимым неудовольствием покосился в нашу сторону.

— Ели уже, — успокоил студента Юрка.

— Тогда мы с Федькой сами… Это мои кореша: Юрка и Володька. А это Федор, третий курс истфака, — представил нас Лякса.

Лякса сварил пельмени, и они с Федором быстро умолотили всю пачку, которую принес Лякса, — причем ели пельмени с батоном. После этого Федор снова завалился на свою кровать, но книгу, отложенную в сторону, обратно не взял и лежал так, неподвижно, как сытый питон. только что проглотивший что-нибудь вроде бородавочника. У Ляксы глаза приобрели маслянистый оттенок, и он тоже готов был лечь, но мы категорически не дали ему сделать это и сказали, что все идем сейчас на американскую выставку.

— Я у вас сегодня переночую… — забил заранее я свой ночлег.

— Да живи хоть неделю, — успокоил Алик.

— С пропиской, — подал голос Федор.

— Вечером отметим, — согласился я.

В Сокольниках, где проходила американская выставка, кажется, собралась вся Москва. Мы не меньше часа простояли в очереди за билетами, прошли на выставку и словно попали в другой мир. Все поражало, начиная с круглого павильона под решетчатым перекрытием золотистого цвета. Похоже было, что купол сложен из множества кристаллов в виде ромбов. Здесь мы не задержались и остановились только у компьютера, в котором использовались транзисторы, а не лампы. Компьютер представлял собой компактное устройство не больше человеческого роста, и мог бы уместиться в небольшом кабинете. Оператор сидел перед пультом как за письменным столом. Компьютер отвечал на вопросы об Америке и о жизни рядовых американцев вплоть до стоимости пачки сигарет, которые они курят.

— А какая у нее скорость? — спросил Юрка у чернокожего стендиста.

— Более 229 тысяч операций в секунду, — стендист заулыбался, обнажая белосахарные зубы, готовый дать любую информацию по вверенной ему ЭВМ, но мы уже шли дальше. Чуть постояли у семи огромных экранов, которые показывали со всех сторон один день жизни Америки.

Масса народу толпилось у стеклянного павильона, где выставлялись товары повседневного спроса и бытовой техники вроде посудомоечных, стиральных машин, пылесосов, всяких соковыжималок и кофеварок. Привлекали внимание и павильоны с женской косметикой, которую раздавали налево и направо на зависть тем, кому она не досталась. Магазин самообслуживания поражал разнообразием товаров, многие из которых нам не могли и присниться. Всё выглядело, как какое-то сказочное изобилие.

У подиумов на показах моды в основном толпились женщины. Мы тоже остановились, когда динамики взорвались запрещенным у нас рок-н-роллом. У публики это вызвало восторг. На подиум выскочили две пары: парни и девушки, и стали весело выделывать энергичные па в бешеном темпе. Это невольно заводило, и мы в такт хлопали в ладоши.

Но всё затмила выставка автомобилей. Это показалось нам чем-то космическим, совершенно отличным от того, что мы привыкли видеть на наших дорогах. Американские машины отличались от наших и размерами, и роскошными формами. Непривычно широкие автомобили имели низкую посадку и навороты в виде крыльев-плавников сзади и ракетных форм сопла, что придавало машине намек на скорость летательного аппарата.

— Во всех автомобилях электрические стеклоподъём- ники и кондиционеры, — сказал какой-то возбужденный автолюбитель. — У нас это есть только в ЗИЛах и «Чайках».

Он ходил вокруг зеркально отполированной машины черного цвета, вытянутой, словно гусь в полете, с крыльями по бокам багажника, приседал, чтобы лучше разглядеть колеса с необычными дисками-спицами и восхищенно качал головой.

«Кадиллак» окружали мужчины, и мы подошли поближе. Экскурсовод показывал, как поворачивается сидение водителя для удобства выхода из машины и как закрывается верх нажатием кнопки.

В семиметровый, меблированный дом-трейлер для путешествий мы не только заглянули, но даже попробовали краны, из которых побежала вода, чего мы не ожидали: это все же был экспонат.

Мы смотрели на серию цветных телевизоров, о которых знали только понаслышке, на циркораму и гадали, как показывают действие, которое идет на экранах циркорамы.

— Очень просто, — объяснил нам один посетитель, стоявший рядом. — Позади по кругу циркорамы располагаются операторы, которые проецируют изображения киноаппаратами. Но задумка интересная.

В галерее искусств «яблоку не было куда упасть». Народ толкался здесь, пытаясь постичь смысл абстрактного искусства, популярного на Западе, но закрытого для нас. Кто-то недоумевал, кто-то откровенно говорил, что это «мазня». Мы относились к большинству, которое молча разглядывало картины, но никто не рисковал давать им оценку.

— Как вам? — спросил я Юрку с Ляксой, когда вышли из павильона.

— Я ничего в этом не смыслю, — признался Юрка.

— А кто смыслит? — усмехнулся я. — У нас абстрактная живопись в подполье. Мы не знаем даже своих Кандинского и Малевича, не говоря уже о французах.

— Проще всего в непонятное бросить камень, для этого большого ума не надо, — сказал Лякса. — Сложнее попытаться понять. Как можно судить, если не знаешь сути предмета! Но лично для меня выставка стала толчком, чтобы познать суть предмета… Здесь важны цвет и форма. И здесь нет никаких образов. То есть искусство беспредметное. Экскурсовод говорил, что Джексон Поллак, картину «Собор» которого мы видели, не пользуется кистью, а разбрызгивает краску по холсту. У них — главное достичь эффекта игры красок.

— Ну, правильно, можно рисовать и носом. У Ильфа в «Двенадцати стульях» художник рисовал овсом, — засмеялся Юрка.