— Мамке трудно, работы страсть сколько, вот и сердится, — заступилась Агнешка.

— Знаю, поэтому поспешим.

Одежды накопилось много, игла толстая, тяжело проходила сквозь грубую ткань. Пальцы я исколола уже через пять минут, как села штопать. Делая это неумело, я всё время поглядывала на ловкие движения ручек подружки и училась.

Спрятавшись подальше от шмыгающих по двору мальчишек, подгоняемые громкими криками тётки, мы жмурились от вечернего, но ещё ослепительного солнышка и болтали. Вернее, в основном говорила Агнешка, посвящая меня в сплетни выселок. Понемногу я узнавала о соседях всё. У кого корова принесла бычка с пятнышком на голове, кто из девушек за кем присматривает. Какой из парней самый завидный жених, лучший охотник и рыбак. Кто из девушек умелая вышивальщица, а у кого приданное самое знатное.

— Подожди, а про приданое, откуда знаешь, какое у Веленки? — удивлённо переспросила, не понимая, хвастается она им что ли.

— Так приглашала она на пирки, там и видела Добряна, — пожала плечиками Агнешка, — рассказывала, что перин токмо пять штук, подушек не сосчитать, постельное, занавески, скатерти, подзор для кровати и всё украшено вышивкой.

— Богатая невеста Любиму достанется, — хмыкнула я, чувствуя обиду за Малушку. Наверняка у неё тоже было неплохое приданое, ведь собирать его начинают с рождения девочки, но всё съело огнём.

— Ага, — бесхитростно ответил ребёнок.

— Кажется всё, дыр больше нет. Агнеша, я быстро схожу до дядьки Силуана, — прошептала, поднимаясь с лавки, — тётка будет спрашивать, не говори.

— Ладно, я до Добрянки сбегаю.

Со двора удалось выбраться незамеченной и обрадованная, что не попалась на глаза Бажене, я рванула к кузне, стараясь держаться подальше от заборов, за которыми сидели злые собаки. Кузня дядьки Силуана, находилась в самом конце выселок. Дорогу я знала, не единожды за эти две недели обеды носила, поэтому заблудится, не опасалась.

Свернув на соседнюю улицу, чтобы лишний раз не попадаться на глаза вредной Волыне, засмотревшись на странное сооружение во дворе деда Годима, я со всего размаху врезалась в Богдана и, если бы не его крепкие руки и молниеносная реакция, точно бы свалилась.

— Куда спешишь? — хриплым голосом спросил парень, не отпуская мои руки.

— К дядьке, — повела плечами, чтобы освободиться, но Богдан продолжал держать, — отпусти.

— А то что? — ухмыльнулся парень, — с Любимом у реки миловалась, а мне нельзя?

— Хм… вот оно что, — насмешливо бросила, взглянув прямо в глаза ещё одному ухажёру, но для этого пришлось поднять голову, — значит хочешь, так же? Уверен?

— Я ласков, — заверил меня Богдан.

— А я нет! — рыкнула, со всей силы ударив его под дых, как учил братик, выскользнула из крепкого захвата, рванула к кузне. Налитые кровью глаза и злобный оскал стонавшего от боли Богдана, ничего хорошего не предвещали.

Глава 5

— Дядька! — обрадованно воскликнула, влетая в невысокое каменное здание, которое меня всегда завораживало множеством знакомых и незнакомых вещей.

Плавильная печь для нагрева крицы, кочерга, лом, лопата, наковальня, молот, разнообразные клещи для извлечения из горна раскалённого железа и работы с ним… Тяжёлая балка толщиной с две мои руки, чтобы раздувать меха, поражала своей мощью, ведь какую надо силищу иметь, ей беспрестанно работать. А ещё удержать клещами кусок железа, пока кузнец зубилом пробивает отверстия в ушках для ушата, лемехах для сох, мотыгах. Или отверстия в клещах, ключах, лодочных заклёпках, на копьях (для скрепления с древком), на оковках лопат.

Принося обед дядьке Силуану, я всегда старалась хоть немного задержаться здесь. С увлечением разгадывая, то или иное приспособление, радуясь, словно ребёнок, если мне это удавалось. И видела, как тяжёл труд кузнеца и его помощника. Мне казалось, это сродни волшебству определять по искрам раскалённого добела металла его готовность и своей силой из простого куска изготавливать все эти так необходимые вещи.

— Ты чего это? — прервал мои мысли дядька Силуан, изумлённо уставившись на запыхавшуюся меня.

— Забыла… рассказать, — выпалила, быстро оглянувшись, изрядно приободрилась, отметив, что меня никто не преследовал.

— Малушка, ты и правда малахольная! — добродушно фыркнул дядька Силуан, — никак опять Бажена ругается.

— Да нее, она всегда такая... — отмахнулась, вытирая пот со лба, я ненадолго замолчала, рассматривая, то ли кастрюлю, то ли будущий шлем, лежащий на лавке, — это что?

— Шлем для младшего сына Драговида, желает в Вырь податься, там князь войско собирает, — нехотя ответил кузнец, хмуро добавив, — а ты чего алкала?

— А что случилось? Почто князь войско собирает?

— Тебе зачем? Али тоже собралась, — рассмеялся дядька Силуан.

— Просто, — равнодушно пожала плечами, — ты так сказываешь хорошо да гладко.

— Хм…, — довольно почесал бороду кузнец, — кочевье лютует, разграбили окрестности Переяславля и увели табун лошадей. Драговид говорит три недели назад, сам Боняк подошёл к Лубену. Наши князья-то объединили силы свои, и кочевники трусливо бежали с поля боя. Но князья войско собирают, ведают, видать, чего.

— А Вырь далеко от Ручейки?

— Три дня верхом, телегой дольше, — ответил мужчина, тут же подозрительно сощурив глаза, — а тебе почто?

— Для общего развития, — быстро протараторила, переводя разговор на другую тему, кивнула в сторону стола, — красивая выходит.

— Да, крепкий булат

— Центр тяжести к острию сместил? — Уточнила, подняв саблю со стола, стала внимательно рассматривать оружие. Длинный клинок около метра, с шириной лезвия не меньше пяти. С хорошим изгибом такой имеет большую силу рубящего удара. А вот эфес подкачал, прямой с шариком на конце, — Дядька, ты бы здесь утолщение убрал и чуть удлинил, а в этом месте загнуть бы хорошо для пущего удобства рубки. Да гарду добавь для защиты от скользящих ударов по клинку.

— Хмм... дело баешь, — задумчиво протянул мужчина, удивлённо взглянув на меня, добавил, — ты никак в кузнечном деле стала разбираться.

— Нет, остриё вниз тянет, да держать неловко, — с улыбкой пробормотала, — дядька Силуан, а сделай мне ведро маленькое, как вот это шлем и дырку в нём, с палец мой, вот здесь.

— Зачем?

— Рукомойник у нас неудобный, без помощи не обойтись, — ответила, вспомнив, какой сейчас висит у входа в хату. Из красной глины, с двумя носиками и ручками, пока приноровишься к нему, весь мокрый будешь.

— Придумаешь чего, зачем надо?

— Ну вот смотри, — принялась объяснять кузнецу, на будущем шлеме, что нужно, — сюда в это отверстие стержень поставим, он должен быть ближе к краю расширяться, чтобы не проваливался. Здесь ушко надо бы, на стену подвесим над лоханью, стержень толкнём внутрь, и вода польётся.

— Опять мудришь.

— Лучше же будет, — заканючила я.

— Иди давай! Ходит тут, от работы отвлекает.

— Подожди, про миксер чего скажу. Зубчики нужны на диске иначе крутится не будет.

— На этом? — спросил кузнец, показывая уже готовую деталь. Видно, всё же увлекла его идея, приступил к работе раньше, чем говорил.

— Да, — обрадованно воскликнула.

— Всё иди, а то достанется тебе от Бажены.

Выходила из кузницы, опасливо осматриваясь, но Богдан за забором не скрывался и за деревом тоже меня не поджидал. Вздохнув от облегчения, что обошлось, я уже бодрой рысцой направилась к дому, надеясь, больше настырных ухажёров не повстречать. Умом понимая, что пока мне несказанно везёт, а могли бы и треснуть сгоряча.

Спеша скорее оказаться дома, я всё же не забывала поглядывать по сторонам. Солнце уже катилось к заходу и вот-вот скроется. Вытоптанная дорога шла вдоль жердяных заборов, на которых висели глиняные крынки, половики да корзины. Видно не только тётка Бажена генеральную уборку устроила.

Со всех дворов были слышны уже ставшие привычными звуки: кудахтанья кур, похрюкивание свиней, гоготание гусей. Из двора бабки Анисьи раздавался гулкий звук топора, а от дома Квасены и Часлава шёл дивный аромат свежего хлеба. Неспешная жизнь в РучЕйках меняла меня, тыкая носом, будто нашкодившего котёнка, указывая на важные и забытые радости, которые я теряла, живя в непрекращающейся гонке за благами.