Жак по дороге считал ступеньки. Их оказалось ровным счетом триста пятьдесят одна. «Каждая высотой не меньше полуфута, — подумал он, оглядывая сводчатое помещение, оканчивающееся тяжелой кованой дверью, — выходит, что мы спустились на глубину большую, чем высота городских стен».
— Эту темницу построили по приказу моего дальнего родственника, короля Конрада де Монферрата, — словно извиняясь за предка, негромко произнес де Барн, — у которого тогда было много врагов. С завтрашнего дня вас будут охранять мои пехотинцы. Ну а сегодня вы останетесь в распоряжении здешнего надзирателя.
— Да какой там, к дьяволу, завтрашний день! — прорычал в ответ Робер. — Завтра утром, как только проснется его высокопреосвященство архиепископ и ему доложат об аресте рыцаря и сержанта крестоносного братства, этот распоясавшийся апулиец самолично кубарем покатится по ступенькам, чтобы принести нам извинения и под локоток вывести на поверхность.
— Боюсь, что все не так просто, сир, — сочувственно покачал головой де Барн. — Кроме предъявленных обвинений существует еще одно, не в пример более тяжкое. Сеньор Пьетро ди Россиано подал жалобу самому легату на то, что вы его победили на турнире при помощи колдовства. А некий послушник из бенедиктинского монастыря подтвердил, что перед джострой, прямо у него на глазах, сирийская еретичка повесила вам на шею волшебный амулет… — Открывай, Вер! — закричал тевтонец и забарабанил в дверь кулаком.
Раздался натужный скрип отсыревших, давно не знавших ухода петель, и перед друзьями предстал невысокий человечек, дремучий, словно темница, которая находилась у него на попечении. В руках он держал связку ключей на большом железном кольце.
— А, это ты, разумник! — отозвался тюремщик. Голос его оказался не менее скрипучим, чем дверные петли. — Меня, истинного тевтонского рыцаря, вы вышвырнули из ордена, загнали в подземелье и теперь время от времени навещаете, чтобы насладиться своим глумлением…
— Снова ты о своем, бывший брат Вер! — рассмеялся де Барн. — Тебя погубила любовь к блудословию и страсть к беспредметным спорам, а не зависть других братьев. И тебе самому это хорошо известно. Вот два пленника, задержанных по приказу бальи. Отведешь им лучшие камеры, каждому дашь по масляной лампе и охапку сена посвежее.
— Ладно, заводи, — проворчал тюремщик. У него за спиной выросли три вовсе бесплотные тени. Это были стражники подземелья.
— Могу ли я что-нибудь для вас сделать? — поинтересовался напоследок де Барн.
— Проследите, чтобы нам сюда приличный завтрак принесли, если не трудно, — буркнул Робер. — Как говорил мой покойный дядюшка, граф Гуго де Ретель: «Война войной, а обед по расписанию…»
— Если это возможно, отправьте, пожалуйста, депешу в Яффу на имя вольного каменщика мастера Грига, — попросил тевтонца Жак, — он там руководит восстановлением цитадели. И изложите ему все, что с нами произошло. Все почтовые расходы мы вам оплатим.
— Я сегодня же отправлю в Яффу своего слугу, — ответил де Барн. — По приказу великого магистра я более не возглавляю охрану сеньоры Корлеоне, но тем не менее я больше чем уверен: все, что произошло с вами, — дело ее рук.
— Я в этом тоже не сомневаюсь, — скрипнул зубами Робер. Дверь темницы вновь заскрипела и с громким хлопком затворилась, окончательно отсекая друзей от внешнего мира.
— Ну что, голубчики, пойдемте, я вам ваши новые жилища покажу, — раздался прямо над ухом у Жака скрипучий голос бывшего брата Вера.
Глава девятая,
в которой выясняется, что перед ассизами Иерусалимского королевства все равны,
а баронский суд — отнюдь не самый гуманный суд в мире
Тир, 1228 г. от Р.Х., пятница — воскресенье по Богоявлении (14–16 января)
Где-то далеко-далеко, в конце коридора, застонала входная дверь. Жак почесал подбородок — последнее время отросшая щетина зудела почище, чем укусы тюремных клопов, плюнул на кончики пальцев и, стараясь не обжечься, чуть вытянул фитиль. Его слух, обостренный за время, проведенное в тиши глубокого подземелья, уловил много необычного. Например, то, что по лестнице спустился не один человек, а сразу несколько, что это был не слуга, несущий еду и питье охранникам и заключенным, ибо прибывшие носили доспехи и были вооружены. Все вместе это означало, что в их судьбе наступают перемены — кроме него и Робера в главном тирском подземелье узников больше не было.
Ждать пришлось недолго. После коротких переговоров по каменному полу чуть слышно зашелестели войлочные башмаки надзирателя, загрохотали отпираемые запоры, и сразу же вслед за этим на все подземелье раскатился львиный рык достославного рыцаря де Мерлана. «Похоже, сир Робер не утерял присутствия духа», — подумал Жак, с трепетом ожидая, когда придет его черед. Сам он, отрезанный от мира и потерявший счет дням, уже давно находился на грани помешательства, и только ругань приятеля, неизменно доносившаяся до него в то время, когда в двери открывалась ставенка, удерживала его от малодушных поступков.
Ключ застучал в замке, дверь отворилась.
— Выходи! — раздался скрипучий голос Вера.
Жак поднялся с лежанки и шагнул наружу.
— Живой, пейзанин! — заорал Робер. Казалось, что одиночное заключение только прибавило ему сил и энергии. — Ну, я им всем устрою, когда выберусь наверх!
У выхода их ожидал де Барн в сопровождении своих сержантов.
— И где же твои пехотинцы, брат-рыцарь? — ехидно поинтересовался Робер. — Да и обещанное «Не далее как завтра» — похоже, несколько затянулось…
— Прошу меня простить, сир, — ответил, нахмурившись, де Барн, — но в этом нет моей вины. Там, наверху, вокруг вашего ареста кипят нешуточные страсти. Ваш главный недоброжелатель, сеньор Пьетро, заручился поддержкой Жана Ибелина и привез из Бейрута своего юриста. Все вместе они добились, чтобы вас держали отрезанными от внешнего мира до тех пор, пока обвинение не подготовится к суду. Впрочем, поспешим наверх, там вам все объяснят намного лучше, чем могу это сделать я, простой тевтонский рыцарь, не искушенный в дворцовых интригах и в судебном крючкотворстве…
— Сколько мы здесь сидим? — бесцеремонно перебил его Робер.
— Завтра будет неделя, — ответил де Барн. — Но разве это так важ…
— Понятно, — снова перебил его рыцарь, — значит, эта скотина нас кормила не чаще чем два раза в день вместо положенных трех. Вы нам провиант и вино передавали?
— Конечно, сир, — удивился де Барн, — я лично следил, да и ваша домохозяйка тоже, чтобы вам раз в день передавали суточный запас самых изысканных яств, дабы хоть как-то скрасить неудобства, связанные с заключением.
— Мы сюда больше не вернемся, сир рыцарь? — спросил Робер без всякой видимой связи с предыдущим вопросом.
— Нет, сир, — ответил де Барн. — Сегодня вы предстанете перед судом.
— Вот и славно. — Де Мерлан развернулся и со всей силы врезал стоящему в дверях тюремщику по физиономии. Тот охнул и растворился в темноте. В глубине коридора что-то грохнуло и покатилось.
Процессия начала подъем, который для приятелей, ослабевших в заключении, превратился в настоящее испытание. Жак шел, опираясь рукой о стену, в спину ему сопел Робер. За спиной у рыцаря, время от времени цепляя ножнами о шершавую штукатурку, поднимался тевтонец.
— Известная вам особа, донна Витториа, — негромко говорил де Барн Роберу, — встретив меня на приеме у архиепископа, просила передать, что вы в любой момент можете избежать суда. Стоит только сделать то, что она просила.
— Десять кизяков ей в глотку и прочие места, которые Бог создал у женщин на погибель мужчинам, как говорил мой дядюшка, граф де Ретель, после очередной ссоры с супругой, — поворачиваясь, на ходу чуть не всем корпусом, ответствовал де Мерлан. — Единственное, на что она может рассчитывать, после того как продержала меня в холоде и голоде столько дней, так это на добрые розги по филейным частям, ежели попадется мне где-нибудь без сильной охраны.