Когда вынесли приговор, дядя Павел заплакал.

Варвара встретила дядю Павла не то, чтобы холодно, но и без особой радости. Вроде того что «пришел, ну и пришел». Зато бабушка светилась вся, как икона от лампадки.

У нас дядю Павла встретили просто, подоброму. Устроили стол. За бутылкой отец спросил:

— Ну, как, тяжело пришлось?

— Да, честно говоря, уже и не думал, что свидимся. Не знаю, какому богу молиться, кого благодарить? — ответил Павел. За время, проведенное под следствием, он сильно изменился, осунулся, еще похудел и стал совсем похож на подростка.

— Генерала благодари, а лучше Вовку… за то, что он его дочку вылечил, — тихо сказал отец.

— Неужто сам помог? — не поверил дядя Павел.

— А кто еще мог бы помочь в твоем положении?.. Сколько времени прошло, а добро помнит. Другой бы с его властью и думать забыл.

У отца счастьем светились глаза, как будто он сам сделал доброе дело.

— Ну что, ж спасибо ему. И тебе, племяш, спасибо?

Дядя Павел встал и картинно, чуть не в пояс, поклонился. Я смутился, а отец засмеялся:

— Да брось ты, Павел. Все хорошо, что хорошо кончается. Давайка выпьем за то, что ты цел, и все плохое позади.

На работу дядю Павла взяли на машиностроительный завод чернорабочим. Работа была тяжелая и грязная, но денежная. Первое время он приходил домой и с ног валился. Прежде чем поесть, ложился и лежал без сил, уставившись в побелку потолка бессмысленным взглядом. Потом втянулся и ничего…

Значительно позже, уже повзрослев, я осмысленно понял, как невыносимо трудно было дяде Павлу определиться и найти свое место в запутанном мире гражданских хитросплетений после четырех лет жестокой войны, укравшей его юность.

Глава 17

Квартирант Мухомеджана. Открытая эстрада. Во дворе у татар. «Теория соответствия» Амира. Ода огородам. Морские офицеры Витька Голощапов и Ванька Горлин. Нинка учит нас танцевать.

У Алика Мухомеджана поселился квартирант, их дальний родственник Амир, невысокий, но крепко сбитый, широкоскулый и черноглазый парень. Амир часто улыбался, и его белозубая улыбка располагала к нему. С нами Амир охотно водился, но все его разговоры сводились к девушкам. Амир мечтал до армии жениться, чтобы он служил, а она его ждала и писала письма. В армию ему предстояло идти осенью, а невесты он еще не нашел, поэтому по вечерам ходил в горсад на танцы. Амир всегда носил с собой расческу и небольшое прямоугольное зеркальце, часто смотрелся в него и поправлял расческой непослушные волосы. На ночь он надевал на голову мелкую сеточку на резинке, чтобы лучше лежали зачесанные назад волосы.

Мы иногда тоже бегали в горсад и смотрели через щели в дощатом заборе, огораживающем танцплощадку, на танцующих. Но больше нам нравились приезжие из Москвы артисты, которые давали концерты в летнем «Зеленом театре». Нам нравились сатирические куплеты:

Мы хохотали, рискуя свалиться с забора, с которого смотрели на выступления артистов.

Когда нас сгоняли с заборов, мы лезли на деревья, которых полно росло вокруг эстрады.

— Тарапунька, знаешь какая самая широкая река в мире?

— Конечно, Штепсель, знаю. Это Амазонка.

— А вот и нет. Орлик.

— Почему?

— Да потому, что третий год здесь мост через Орлик строят, а конца не видно.

Мы смеялись, потому что мост, и правда, никак не могли построить, и люди, чтобы попасть на Ленинскую улицу, ходили по шаткому деревянному мостику, рискуя свалиться в реку.

Мы сидели во дворе у татар, в котором, кроме них, в полуподвале жили еще Изя Каплунский с матерью и младшей сестрой Лизой и Мишка Чекарев, тоже с матерью и совершенно взрослой сестрой.

Чекарев заканчивал школу и собирался поступать в летное училище, поэтому занимался физкультурой. Он крутил «солнце» на самодельном турнике и поднимал штангу, выкатывая её изза ограды палисадника, где она хранилась. А еще Чекарев ходил в музыкальную школу и таскал за собой обитый черным дермантином футляр с баяном, похожий на ящик, но с двумя замками, как у чемодана. Мы старались подражать Чекареву, лезли на турник, болтались как сосиски, и все, что могли, это поупражняться в подтягивании.

Мы сидели на траве, наслаждаясь теплым солнечным днем. Чекарев что-то разучивал на баяне по нотам. Ноты стояли перед ним на стуле, упираясь в спинку, а сам он сидел на табуретке и брал аккорды, время от времени наклоняясь ближе к нотам или переворачивая листы. Мы терпеливо ждали, когда он заиграет что-нибудь уже выученное.

— Пара должна соответствовать, — рассуждал Амир. — Он должен быть выше девушки на полголовы. Она должна доставать ему до уха. И одеты они должны быть хорошо. Он обязательно в костюме, и чтоб белая рубашка, а воротничок выпущен на пиджак. Вообще, хорошо, когда мужчина темный, а женщина светленькая. Мне нравятся светленькие.

Мне все это было совершенно безразличного, но я заметил, что Монгол, Мотястарший, Самуил и Алик Мухомеджан слушают Амира с интересом.

— А то, иногда смотришь, она с ним одного роста или даже выше. Такая пара не смотрится.

— Как Исаакова Женька с Женькой, — подтвердил Пахом.

— Это какая? — поинтересовался Амир.

— Да сестра Симкидурочки, Женька. Она с мужем живет теперь в доме Никольского, комнату снимают.

— Так у нее и отец Исаак меньше матери, — напомнил Монгол.

— И что хорошего? — пожал плечами Амир.

— Так Исаак любит свою Фиру, — возразил Самуил. — И что же здесь плохого?

— Ну, не знаю, — немного смешался Амир. — Конечно, ничего плохого. Но все же лучше, когда пара соответствует.

И Амир улыбнулся своей открытой улыбкой.

Чекарев продолжал разбирать ноты, и баян отвечал стройными, сильными аккордами, и уже складывалась какая-то мелодия.

— Вот вчера шла девушка с морским офицером. Она светленькая и ростом как раз чуть повыше его плеча. Вот это подходящая пара. Все соответствует, — оживился вдруг Амир.

— Да это Нинка Козлиха с Ванькой Горлиным. Ванька в отпуск приехал. Он в прошлом году училище закончил, — засмеялся Пахом.

— Нинка всем подходящая пара, — подтвердил Самуил. — Позавчера она с Колькой Голощаповым под ручку шла.

— Так Колька с Ванькой вместе в отпуск приехали. Они же кореша. Вместе в училище учились, а теперь вместе служат, — сказал Мотямладший.

— Без тебя знаем, — оборвал его Монгол.

Колька Голощапов, младший брат Витьки, который ухаживал за прокурорской Ленкой, жил в нашем доме, а Иван Горлин — на соседней улице, в частном доме. Они еще до училища дружили и все время ходили вместе. Вместе и в летное поступили. Считалось, что Колька в летчики пошел изза романтики, а Иван из чисто материальных соображений. Тогда тетя Нина в разговоре с моей матерью заметила:

— Правильно надумал. Два года — и красивая обеспеченная жизнь. А то, смотреть жалко…

У Ивана был еще малолетний брат, и мать еле тянула их на свою уборщицкую зарплату. Отец пропал без вести еще в начале войны. И, если бы не огород, — не выжили бы.

Мой отец говорил, что эти одеяльные клочки земли полстраны спасли от голодной смерти. Как-то, когда у нас дома собралось застолье, отец заговорил со своим еще довоенным приятелем Константином Петровичем или КП, как все звали его у нас в доме, про огороды. Началось с того, что гости стали хвалить материну засолку. У нас действительно всегда были очень вкусные помидоры и огурцы, и капуста. Матъ, как всегда, зарделась, а отец сказал:

— Спасибо огороду. И клочок-то небольшой, а кормит.

— У меня есть статистика, — сказал КП. — Ты знаешь, например, Егор, что официально в 1942 году огородничеством занималось пять миллионов человек. Правда, тогда пол европейской части России уже находилось под немцем, и на эту часть сведения статистики не распространялись. Зато в 1945 году официальная цифра составила 18,5 миллионов человек.