— Я поменяю одну, — задумчиво произнес Жак.
— Монета полновесная, пойдет за полтора… — начал было меняла, но осекся, услышав сопение Робера, и молча потянул к себе один ливр.
Два дня потратили друзья на то, чтобы приобрести все необходимое для рыцарской службы — оружие, доспехи, снаряжение, лошадей. Несмотря на рачительность и деловую сметку Жака, на это ушли почти все оставшиеся у них деньги. На третий день после праздника Вознесения Господня постоялый двор в венецианском квартале покидали уже не два плохо одетых, обворованных паломника, а самый настоящий рыцарский отряд. Плащи рыцаря и оруженосца украшали красные кресты, которые говорили окружающим, что перед ними не простые наемники, а пилигримы. На конце длинного деревянного копья с кованым железным наконечником, поднятого Жаком по приказу Робера, реял по ветру вымпел с гербом сеньоров де Мерлан.
— Скажи мне, виллан, зачем ты взял эту китайскую деньгу? — вскоре после того, как стены и купола Акры скрылись за цепью холмов, спросил у Жака Робер. — Ведь торговался до хрипоты за каждый гвоздь, а тут взял и целый ливр выкинул на ветер. Я все хотел тебя спросить, да в суматохе сборов не до того было.
— Достань ту половинку, что мы в каюте убитого посланника нашли… — попросил в ответ Жак.
Заинтригованный рыцарь немедленно выполнил его просьбу. Жак молча протянул рыцарю открытую ладонь, на которой лежали две монеты — целая и разрубленная. На них был отчеканен один и тот же рисунок.
Глава шестая,
в которой Роберу так и не удается
избавиться от вредной привычки
Иерусалимское королевство, Акра — Тир — Сидон — Бейрут, 1227 г. от Р.Х., Воскресенье после дня Вознесения Господня — Пятидесятница (30 мая — 6 июня)
Приморская равнина от самой береговой кромки и до синеющих на горизонте холмов была покрыта лоскутами возделанных полей. Среди полей петляла накатанная дорога. Маленький отряд из двух всадников, двух лошадей и двух мулов, обгоняя пеших путников и караваны верблюдов, двигался в сторону Тира. Робер во что бы то ни стало хотел оказаться под защитой крепостных стен еще до захода солнца.
Возглавлял процессию сам де Мерлан. Он гордо скакал на походном коне, с Ветром на поводу. Вслед за Ветром по белому гравию весело трусил мул, везущий Жака, а с ним и второй, навьюченный припасами, копьем и щитом.
Достославный рыцарь, в котором тщеславие, после продолжительной внутренней борьбы, все же ненадолго одолело здравый смысл, парился в новой кольчуге. Он жутко страдал от жары, но упорно не желал сменить боевой доспех на одежду, более подходящую для здешних условий. Жак чувствовал себя намного лучше. Он ограничился легким кири — кирасой из выделанной многослойной кожи, которая уберегала от стрел и копий получше иного железа, а для защиты от едкой пыли на здешний манер повязал лицо до самых глаз тонким льняным платком.
— Земли, конечно, богатые, — разглядывая окрестности, мечтательно говорил Жак, — да и весна приходит намного раньше. Они тут, поди, не один, а два урожая снимают до Рождества. Правда, на базаре в Акре рассказывали, что там, за холмами, лежит глубокая плодородная долина, по которой течет река Иордан. Именно в этой-то долине и есть самые богатые земли, лучше которых разве что Египет да Месопотамия. А за этой грядой начинаются скалы, а за скалами — огромная пустыня.
— Хорошие места, — подтвердил Робер. — Защищать эти земли — одно удовольствие. Если построить цепь крепостей на морском побережье, потом еще вон на тех дальних холмах, да еще возвести форты в скалах, чтобы оседлать главные ущелья и перевалы, — тогда ни один враг не пройдет. Ну а ежели как у нас, в Арденнах, — полдня пути — форт, день пути — крепость, — то можно и вовсе врагов не бояться. Дядюшка мой, граф де Ретель, гордился тем, что император Балдуин де Борк, один из первых иерусалимских королей, тоже из его рода, и много мне рассказывал про эти места.
Путешествие проходило без происшествий. Правда, пару раз вдали появлялись какие-то отряды — судя по поведению, не очень дружественные, да на самой границе видимости мельтешили наездники в тюрбанах — явно сарацины. Но всякий раз де Мерлан приказывал Жаку поднять копье, уперев его в стремя, и всадники, издалека завидев рыцарский вымпел, немедленно исчезали. Останавливаясь в деревнях, чтобы дать лошадям короткую передышку, Жак и Робер продолжали двигаться вперед.
Под вечер со стороны моря набежали тучи и укрыли долину от жгучего неуемного солнца. Стало немного прохладнее, и лошади, чуя скорый привал, побежали вперед заметно быстрее.
— Кого-то мне этот капюшон напоминает. — Робер обернулся к Жаку и указал ему на бредущего по обочине тучного коротконогого монаха.
— О, да это же тот самый послушник с «Акилы»! — обрадованно воскликнул Жак. — Привет тебе, уважаемый! Куда путь держишь?
— Господь вам в помощь, пилигримы! — отозвался послушник-бенедиктинец. — Иду я в славный город Тир, дабы помолиться святому Павлу, который проповедовал там семь дней на пути к Иерусалиму. А потом смогу, подобно апостолу, дождаться благословенного мига, когда наконец дела суетные придут в порядок и мирные богомольцы наконец-то снова смогут возносить молитвы у Гроба Господня! Кстати, уважаемые, не желаете ли вы совершить богоугодное дело и позволить мне проделать остаток пути на спине вашего мула?
— Прости, преподобный, — недовольно ответил Робер, — но был бы ты, святой отец, полегче фунтов на двадцать, тогда, конечно, другое дело. А так — лошади медленнее пойдут, до заката в Тир не успеем, а ночевать достойному рыцарю в чистом поле никак не сообразно.
— Не слыхал ли ты, уважаемый, о том жонглере, что с нами плыл из Марселлоса? — одаривая послушника серебряной монеткой, поинтересовался Жак.
— Как не слыхать, — мгновенно спрятав подношение в поясной кошель и благодарно кланяясь, ответил послушник. — Он сам хвалился, что плывет в Святую Землю по приглашению его светлости графа Яффы, дабы песнями своими прославлять крестоносные подвиги этого владетельного сеньора.
— Яффы, говоришь? — заинтересованно переспросил Робер.
— Яффы, сын мой, — подтвердил послушник, — это в двух днях пути до Святого града, на берегу моря. Мы движемся сейчас от Акры аккурат в противоположную сторону.
— … … … — громко, испугав лошадей, произнес Робер.
Послушник в ужасе перекрестился.
Де Мерлан добавил еще пару слов, свистнул, пришпорил коня и рванул вперед, обдавая пеших паломников клубами пыли. Жаку ничего не оставалось делать, как пуститься вслед.
По мере приближения к Тиру долина постепенно сужалась, пока весь горизонт не заслонили каменистые холмы, вершины которых густо поросли лесом. Дорога теперь шла у самого берега. Вскоре за небольшим перевалом появился и древний город.
Тир был отлично укрепленной крепостью, расположенной на полуострове, выдающемся далеко в море. Его мощные стены, выдержавшие осаду Саладина, поражали своей высотой и толщиной. Город этот, хоть и имел удобный порт, был не столь велик и многолюден, как Акра. Путники быстро нашли вполне приличный постоялый двор и устроились на ночлег.
— Слушай, сир Робер! — спросил у рыцаря Жак, после того как кони, напоенные и накормленные отборным зерном, были вычищены, заботливо укрыты попонами и задремали в стойлах. — Может, пока не поздно, развернемся в Яффу? Там вон тоже граф свой есть, а при нем этот злодей Рембо подвизается. Выручим вексель, пока не поздно!
— А никто тебе не говорил, виллан, что возвращаться — плохая примета? — ехидно поинтересовался де Мерлан. — А ежели нам еще кто, тот же Рыцарь Надежды, к примеру, по дороге в Яффу встретится да заявит, что слышал, будто Рембо отправился в Антиохию?.. Эдак мы будем туда-сюда метаться до второго пришествия.
— Вот что, — сказал Жак, — пусть нас Господь и рассудит: бросим жребий — как выпадет, так и поступим.
— Идет! — согласился Робер. — Бросай монету: выпадет орел — продолжаем путь в Бейрут, решка — разворачиваемся в Яффу.