Коронованный Траяном Парфамаспатис оставил парфянский престол и был срочно переведен править Осроеной. Вологес, сын Санатрука, сохранил за собой Армению и Месопотамию.

Ходили слухи, правда ничем не обоснованные, что Адриан даже готов отдать Дакию варварам. Видимо, причиной тому послужило известие о бунте языгов, которые умудрились в бою прикончить Квинта Юлия Квадрата Басса. Басс только-только сменил Нигрина в Дакии и оказался куда несчастливее своего предшественника.

Несмотря на неудачи, оставление Дакии невозможно было просто потому, что это означало предательство тысяч и тысяч колонистов, которые недавно поселились в провинции после ее завоевания.

Нигрин же был в ярости от того, что его сменили с должности, – он ожидал продления еще на пять лет своих полномочий – Дакия была золотым дном, из которого можно было черпать и черпать сокровища – буквально.

Одновременно Адриан сместил с должности префекта Иудеи Лузия Квиета.

В списке тех, чьи аппетиты стоило спешно ограничить, также значились Авл Корнелий Пальма и Луций Публилий Цельс.

Теперь Адриану никто не помешает управлять империей так, как он считает нужным. Он не обязан более оглядываться на дядюшку. Он не будет больше воевать. Заключит мир на Востоке… договорится с языгами в Дакии. Он построит крепости и города, отремонтирует храмы и библиотеки. В своей любимой Ахайе он достроит храм Зевса. Он станет величайшим правителем империи. В Риме он возведет самый замечательный храм всех богов – тот самый, о котором он мечтал когда-то на берегах Данубия. Храм, пространство в котором будем замкнуто в шар – как вся земная твердь, – ведь греки утверждают, что земля наша кругла и имеет форму сферы. А сквозь купол будет литься внутрь поток солнечного света – будто само небо и сами боги глядят вечно на мир Римский и любуются им.

Закончатся войны, начнется Золотой век… Новый император будет объезжать провинции и легионы…

И ему понадобится наследник. Законная жена Сабина уже никогда не родит ему сына. Но у него уже есть сын – Луций Цезоний. Адриан усыновит его и назначит наследником.

В эти часы он чувствовал себя всемогущим. Отныне ему под силу все – ибо одна фраза на пергаменте может заставить города подняться из небытия. Одно движение руки может стоить кому-то жизни, а кому-то счастья.

– Золотой век… – прошептал Адриан. – Век железный кончился. Начался век золотой…

Глава V

Снова Рим

У двери родного дома как всегда сидел привратник. Старый привратник. Старый пес. Как будто никто никуда не уезжал. Как будто им было тысячу лет – или чуть меньше. Почти столько, сколько Риму.

Приск приблизился и остановился. Есть ли кто дома и кто его там ждет?

Пес поднял голову и негромко тявкнул.

Привратник проснулся. Вгляделся, прищуриваясь. Потом с криком ринулся в дом.

Приск не успел войти – как ему навстречу выскочил седой ветеран с изуродованным шрамами лицом.

– Молчун!

Они обнялись и едва не задушили друг друга в объятиях.

– Так вот ты каков, старина!

– И ты!

– Зайди… – только и сказал Молчун и распахнул перед старым товарищем дверь его собственного дома.

Приск медлил. Что там, внутри? Пустота? Или Корнелия вернулась и… В чужие города врывался. В Хатре чуть не сгорел, а порог собственного дома не переступить. Приск сбросил оцепенение и вошел в атрий… Прислушался – в перистиле звучали детские голоса.

– Кори… – Он ринулся в садик и увидел девочку-подростка, что играла с мальчиком лет семи-восьми. Черные волосы малыша, золотая булла на шее…

У Приска перехватило дыхание.

– Гай… – только и выдохнул он.

Мальчишка вздрогнул, когда незнакомый голос произнес его имя, и сжался в комок. Девочка же повернулась на звук, дерзко улыбаясь. Как видно, она привыкла к присутствию чужих и к чужому вниманию.

– Гай! – Он хотел ринуться и обнять малыша.

Но мальчик спрятался за спиной сестры.

Молчун положил руку на плечо Приска:

– Он боится всех незнакомых, особенно мужчин… сейчас уже меньше… Но все равно… – Молчун нахмурился. – Воин из него вряд ли получится – будь с ним ласков.

– Гай! Гай! – ринулась на шею мужу Корнелия. Ее не было в перистиле, когда он вошел, – она выбежала из боковой комнаты. Приск даже толком не сумел рассмотреть ее. Уловил только знакомый запах, когда она впилась губами в его губы.

– О, боги… боги… – Она отстранилась, рассматривая его.

В первый миг ему показалось, что она не изменилась, что долгие годы почти не оставили следа на ее лице. Потом заметил морщинки вокруг глаз. Складки возле губ… седую прядь в волосах. И ощутил, как сердце сжимается… как ощущение невосполнимой потери – потери этих возможных друг с другом лет – холодит его сердце. Коротка жизнь. Так коротка… а мы тратим ее так, будто она – денежный сундук, не имеющий дна. Черпаем с безумием мота и внезапно ощущаем, что пальцы касаются досок там, где прежде лежало злато.

– Я отправил тебе письмо из Антиохии… – проговорил Приск.

– Я получила, получила… и рассказала детям… наша Кори, смотри какая красавица. И Гай… Молчун вернул его. Вообрази! Я чуть не умерла от счастья, когда Молчун его привез.

Мальчишка, сообразив, что речь о нем, выглянул из-за спины сестренки.

Приск осторожно поманил детей. Кори подошла, Гай двинулся за ней, держась за тунику сестры.

Приск обнял девочку и из-за ее плеча осторожно коснулся волос Гая.

Тот испуганно вскрикнул и отпрянул.

– Не надо… – строго сказала Кори. – Он боится…

Жена взяла Приска за руку:

– Когда я прочитала, что Адриан сделал тебя легатом, я не поверила… Но погоди… говорят… в следующем году будут справлять триумф императора. Посмертно. Разве ты не будешь принимать участие в процессии? А раз так, ты не должен был возвращаться в Город.

– Ждать еще один год? – Приск покачал головой.

– Мы бы могли выехать к тебе навстречу, чтобы увидеть тебя. Все же – триумф…

– Мне хватило празднеств в честь победы над Дакией… – Приск помолчал. – И потом, я совсем не уверен, что мы что-то там завоевали и покорили, на Востоке. Зато императором стал Адриан. Разве этого мало?

– По Риму ползут слухи, что завещание императора было поддельным… – шепнула Корнелия.

– Ты в этом сомневаешься? – криво усмехнулся Приск. – А как ты прожила эти годы? У Мевии было несладко, верно…

– Не будем об этом… – Корнелия нахмурилась. – В ту ночь, когда умер Марк, ей привиделось, что она с ним прощается. А потом, уже когда пришло известие о его смерти, она несколько дней ничего не ела…

– А теперь…

– Она окружила себя бродягами с Востока. Те живут у нее в доме, едят и рассказывают о том, что после смерти она уйдет в какой-то чудесный сад и там встретится с погибшим Марком. Иногда я думаю, что это было бы замечательно – увидеть живыми отца, брата, маму… А ты как думаешь?

Приск покачал головой:

– Я лично думаю: то, что уходит, уходит безвозвратно. Вечен только Рим, всё остальное смертно.

Эпилог

В июне 891 года от основания Рима [586] две большие спальные повозки ехали по дороге из Сердики [587] к Эску. Дорога эта, в отличие от дороги на Филиппополь, была новенькая, только что вымощенная, с милевыми опять же новенькими столбами. Вслед за спальными повозками катилось несколько грузовых, запряженных мулами, с многочисленным скарбом.

За повозками верхами ехали двое – пожилой мужчина, совсем уже седой, в выправке которого угадывался старый служака, и молодой человек лет двадцати семи – худой, невысокий, хрупкий. Большую часть пути молодой человек провел в повозке и только теперь сел на коня, чтобы въехать в Эск как и подобает мужчине.

У провинциалов, что попадались этому маленькому каравану навстречу, не оставалось сомнений, что это путешествует какой-то житель Италии, непременно всадник, а то и сенатор, со своей фамилией.