Всадник в лохматой шапке на голове, с радостным оскалом догнал двух убегающих женщин, пожилую и совсем ещё юную. И не раздумывая, рубанул саблей старуху, та, вскинув руки, повалилась на траву. А девушка… он прямо с седла прыгнул ей на спину, свалил на землю и, придавив коленом, принялся рвать на ней одежду.
От увиденного я с трудом сдержала крик и, до крови прокусив губу, дрожа всем телом, рванула к разбойнику. Мои глаза заволокло кровавой пеленой, невидяще, я ударила насильника, потом ещё раз и ещё, вложив всю свою ненависть, всю свою ярость и весь свой гнев. Мужчина тут же рухнул как подкошенный на Волыню, которая продолжала визжать и звать на помощь.
— Вставай! Да поднимайся ты! — рявкнула на девушку, потянув её за шиворот, рывком попыталась поднять на ноги, не забыв прихватить окровавленный топор Богдана.
— Малуш? — просипела та, наконец приходя в себя, зарыдала, — Малуша…
— Бежим в лес, надо уходить, — проговорила, потащив девушку за руку. Она вся тряслась, но сопротивляться, слава богу, перестала. Мы мчались к огородам, за ними начинались спасительные деревья. Проносясь мимо дома бабки Анисьи, едва не запнулись о безжизненное тело старухи. Она лежала у забора лицом вниз. Кровь из раны на шее забрызгала всё вокруг, смешалась с травой и землёй.
— Иии, — завопила Волыня, испуганно отпрянув от тела.
— Заткнись, услышат, — рыкнула, но было поздно. С гоготанием и смехом со двора бабки вылетело сразу три всадника и закружили вокруг нас. Озираясь как загнанный зверёк, я размахивала топором, чувствуя, что сил поднять тяжёлое оружие уже не было.
— С косой не трогать, хороша девка, — распорядился знакомый голос, довольно цокая.
— В лес! Беги в лес! — подтолкнула Волыню в спину, я кинула в одного из всадников топор, надеясь, что хотя бы девушке удастся спастись.
— Юзим! — закричал кто-то, следом раздался булькающий звук и предсмертный хрип.
— «Третий», — мелькнуло в моём воспалённом мозгу, дальше додумать не успела, уплывая в спасительную темноту…
Глава 9
Пришла в себя от обжигающей пощёчины, злого окрика и надрывного женского плача. С трудом разлепив глаза, повиснув на чьих-то руках, я отметила, что всё ещё нахожусь в Ручейках.
— Стой! — Громко мне в лицо рявкнул мужик, хорошенько встряхнув за плечи, свирепо бросив, — кнута хочешь отведать!
— Стою! — Рыкнула в ответ, ошеломлённо уставившись на такого же удивлённого разбойника. Я говорила с ним на его языке, странно певучем и немного картавым. Как такое возможно? Откуда я его знаю? Он совершенно мне незнаком.
— В рабах была? — спросил мужчина, прервав лихорадочный поток моих мыслей, сделав для себя понятный вывод.
— Нет!
— Скажи им, чтобы встали ровно, — распорядился усатый, хмуро взглянув на меня.
— Зачем?
— Скажи!
— Велен, как ты? — тихо спросила, глядя на огромные заплаканные глаза девушки, игнорируя приказ надзирателя.
— Не успела, — всхлипнула та, — мамка с братьями скрылись, а меня у самого леса словили.
— Ничего, мы справимся, — ободряюще улыбнулась, тут же скривилась от боли, ранка на губе треснула и снова побежала кровь.
— Девка! Ты чего там говоришь? — зарычал, грубо пихнув меня в спину, разбойник.
— Малуш, ты понимаешь, чего он хочет? Он нас толкает и кричит всё время.
— Чтобы ровно выстроились, вязать будет, — мрачно проговорила, кивнув на верёвку в руках мужика, я осмотрела пленниц, — девушки постройтесь в ряд.
Двенадцать совсем молоденьких девочек, с заплаканными глазами, кто был с синяком на лице, кто с разбитой губой, как и я, все они молча не поднимая взгляд, вытянулись в шеренгу. От этого у меня на душе стало ещё хуже, но сопротивляться им, мы не в силах. С разбойниками не справились мужики выселок, куда уж нам, остаётся лишь следовать указаниям, и думать.
Довольный послушанием нелюдь, бодрой рысцой рванул к началу вереницы, принялся умелыми движениями стягивать руки девушек, сцепляя их между собой. Я встала в конце ряда, сразу за Веленой и тихо спросила:
— Детей нет, куда их?
— Словили брата меньшого моего суженого, — снова всхлипнула девушка, — и двоих соседских, Любим с Богданом вызволили детей, и к лесу их вывели. Остальных… не знаю.
— Богдан? Он жив? — обрадованно воскликнула, неверующе взглянув на Велену, я же видела… столько крови было, он упал и больше не поднялся.
— Рука плетью висела и с головы кровь текла, но им удалось уйти от всадника.
— Ясно, — кивнула, с ненавистью взглянув на нашу охрану, их было больше двадцати, и они внимательно следили за нами.
В этот ужасный день я сполна насмотрелась на зверства нелюдей. Мне никогда не забыть пробитую длинной стрелой просто так, ради забавы, Ядвигу у сарая. Не забыть смерть деда Желана и бабки Анисьи. Сожжённые дома деревни. Мне никогда не забыть всех ужасов этого дня. И никогда не простить!
— Пошли! — скомандовал голос, тот самый, что наставлял своих людей на грабежи и убийства невинных. Найдя его взглядом, я пытливо всматривалась в каждую чёрточку его лица, стараясь запомнить, чтобы потом, когда придёт время, сполна вернуть всё то, что он сотворил в выселках.
— Малуш! — окликнула меня Велена и я тут же почувствовала, как руки связные верёвкой, дёрнулись. Мы шли уже три дня. С каждым днём идти становилось всё тяжелее, солнце пекло не милосердно, а скрыться в тени, на равнине, по которой мы шли, было негде.
Отдыхать не давали, еды и воды тоже. Лишь на ночных стоянках, нам выделяли немного воды и жидкой похлёбки, чтобы не умерли от голода и жажды. Мы шли связанные по шесть и семь человек, друг за другом. Шли, пошатываясь, словно пьяные, из последних сил, только бы не упасть. Падать нельзя. Упадёшь, будут бить плетьми, заставят подняться. Не встанешь, добьют без жалости. Добрана… не смогла. Помочь ей, нас не подпускали и девушка, так и осталась лежать сломанной куклой на дороге.
— Велен, держись, — прошептала потрескавшимися губами, подхватывая девушку под руку.
— Сил нет, упасть и закончится всё, — безжизненным голосом прохрипела, снова запнувшись.
— Скоро ночь и мы отдохнём.
Измученная жаждой девушка мне не ответила. И я снова, с трудом приподняв голову, прищурившись, попыталась найти среди всадников их старшего. Но он покинул нас сразу, как только мы ушли из деревни и пока не появлялся. С нами осталось меньше половины его людей, глупые, жадные, не хотели слушать меня и только смеялись. Благо хоть не трогали девушек, опасаясь наказания Ильшата.
— Бекташ…, — прохрипела, вновь обращаясь к одному из надзирателей, к тому, кто остался за главного здесь. Но всадник, что следовал рядом с нами, даже головы не повернул, — если ты не дашь девушкам воды, они умрут, Ильшат появится и не увидит свой товар, как ты думаешь, что он с вами сделает?
С трудом проговорив это, я надолго замолчала, во рту пересохло, горло раздирало от сухости, а голова немилосердно болела. Но мужчина, как всегда, на мои слова никак не отреагировал, словно меня и не было. И только когда на небе зажглись звёзды, мы подошли к краю леса, устало падая на землю, ползли под глумливый смех, к чашке с водой. Её было так мало, что хватило лишь сделать пару крохотных глотков на всех.
Нас опять согнали в кучу, на краю лагеря, чтобы были под присмотром. Кто-то из девушек, скрутившись в комочек, пытался заснуть, испуганно вздрагивая от каждого звука. Кто-то тихо всхлипывал, стараясь громкими рыданиями не раздражать охрану.
Я и Всемила, откинувшись спиной на ствол дерева, смотрели на яркое пламя костра, озаряющее тёмный лагерь. Лес здесь был редкий с чахлыми берёзками, тополями и акациями; сквозь кроны деревьев были видны звёзды, их мерцание странным образом успокаивало; полная луна с сочувствием смотрела на нас сверху, её серебряный свет окрасил всё вокруг, превращая мир возле нас в волшебную сказку. И если бы не мучившая нас жажда, боль в уставших ногах и нелюди, поглядывающие с жадной похотью на нас, можно было в полной мере насладится этим чудесным временем.