После выматывающего торга, который с перерывами на сон и еду длился до самого Лимассола, между высокими договаривающимися сторонами было наконец-то достигнуто соглашение. Тамплиерам, команде нефа, Роберу с Жаком, тосканцам и «всей остальной братии» досталось по двести динаров. Из восьмерых пленников четверых выторговал в пользу своей гильдии Турстан, а остальных забрали тамплиеры.
Довольный донельзя, Робер отсыпал Жаку половину добычи и, наблюдая за тем, как получают по двадцать монет умиротворенные тосканцы да гудят обделенные путники, двинулся по направлению к своему шатру. Но не прошел он и половину пути, как дорогу ему преградил послушник.
— Монсир! — обратился он к де Мерлану. — Вас и вашего спутника просит спуститься в трюм один умирающий. Не откажите тому, кто должен вскоре предстать перед Всевышним, в этой просьбе!
Жак и Робер спустились в носовой трюм, где был организован лазарет. Там, прислонившись к стене, сидел сицилиец, в боку у которого торчал арбалетный болт.
— Это он у вас здесь второй день со стрелой в боку лежит? — воскликнул Робер, обращаясь к послушнику. — Вы что, с ума все посходили?
Но возмущение рыцаря пропало втуне. Бенедиктинец, который, как и все остальные обитатели нефа, был хорошо осведомлен о крутом нраве арденнского рыцаря, предусмотрительно испарился.
— Не вини его… Это я сам… — раздался слабый дрожащий голос.
Сицилиец, белый как полотно, полулежал, опираясь о стену. Взгляд его потерял прежнее мышиное выражение, и теперь он напоминал затравленного собаками барсука.
— После стычки я пролежал без памяти до вечера. Думали, что убит. Хотели хоронить… Потащили… Я застонал. Стрелу вынуть не разрешил… Она в печени. Сразу умру.
Этот странный человек говорил с сильным италийским акцентом, а в конце своего короткого монолога и вовсе начал сбиваться на родную речь, но Робер, легко обучавшийся чужим языкам, уже начал его понимать.
— Зачем ты убил матроса и хотел нас убить? — наклонившись к самому лицу умирающего, спросил де Мерлан.
— Мне приказали. Прости, — прохрипел в ответ сицилиец. — У меня хозяйка, она говорит мне, что делать, — я делаю. Я бы тебя не звал сейчас, но ты мне спас жизнь. Не твоя вина, что эти тупые тосканцы у меня ее все же отобрали. Спрашивай, что хочешь знать…
— Кто твоя хозяйка? — Глаза Робера горели, а усы возбужденно топорщились.
— Она из ближайшего окружения самого императора Фридриха. Выполняет его личные тайные поручения. Зовут Витториа. Вдова какого-то германского маркграфа, дочь барона из русских земель. Очень опасна. И я еще вам скажу, — раненый с трудом поднял руку и указал на Жака, — вот он ей по сердцу пришелся. Я знаю ее давно. Так, как она смотрела, когда говорила о нем, и описывала его приметы, женщины смотрят только на мужчин, которым готовы подарить свое сердце.
Последние слова сицилиец произнес по-французски. Жак очумело посмотрел на приятеля и густо покраснел.
— Кого убили ее слуги? — стиснув зубы, спросил влюбленный Робер.
— Это был папский посланник. Ехал из Реймса в Палермо. У него было письмо. Письмо забрали. И еще должен быть пароль. Его не нашли.
— Кому он должен был его предъявить?
— Не знаю. Встреча назначена в Акре — так мне сказали. Слушайте… Если вдруг он успел вам что-то передать перед смертью — что бы это ни было, пока не поздно, выбросьте в море. На Корфу я успел описать вас магистру…
Внезапно сицилиец побледнел и закатил глаза. Продолжительная беседа отняла у него остатки сил. Он захрипел, выдавил из себя еще одну гортанную фразу и откинул голову набок. Не было ни малейших сомнений, что несчастный испустил дух.
— Это те же слова, что произнес перед смертью человек из Реймса, — прошептал Жак. — Что он сказал?
— Я не разбираю это наречие, — ответил Робер, снимая пальцы с шеи сицилийца. — Умер, бедняга! Выходит, зря я его спасал…
— Не зря, — парировал Жак, снова покраснел, но быстро опомнился и добавил: — Теперь мы, во всяком случае, знаем, кто наш враг и кого нам бояться в Акре.
— Бояться теперь нам нужно собственной тени, — рассудительно ответил рыцарь. — Попасть во враги к Фридриху Гогенштауфену — это все равно что оказаться в клетке с голодными львами.
На палубе их ждал тамплиер Гийом.
— Слушай, монсир! — обратился он к Роберу. — Мы тут с братьями собирали походный капитул и решили в благодарность за спасение передать тебе коня нашего командора. У тебя ведь своего коня-то нет, да и денег вроде тоже. А маршалу мы так и скажем, что могли лишиться всего — и лошадей, и голов, — если бы не ты. Спустишься к конюхам в трюм, спросишь, где тут Ветер. Они покажут. Придем в Акру — сразу и заберешь.
Де Мерлан коротко, по-военному кивнул и, преисполненный благодарности, хлопнул тамплиера по плечу.
— Я-то думал, что храмовники только маноры отсуживать горазды, — ответил он брату-рыцарю. — А теперь вижу, что вы настоящие солдаты. Спасибо тебе, Гийом!
— Не нам, Господи, не нам, а только для прославления имени твоего! — ответил Гийом тамплиерским девизом. — Попадете с другом в Атлит, заезжайте в Шате-Пелерин — это наш замок. Там стоит мой эскадрон.
— Уж лучше вы к нам… — недовольно пробурчал в ответ Робер и отправился знакомиться со своим новым боевым товарищем.
Акра появилась перед глазами неожиданно — словно вынырнула из волн. Вскоре желтое пятно на горизонте стало расти, распадаясь на зубчатые стены и высокие, очень частые башни, за которыми золотились купола многочисленных церквей и дворцов. Словно символизируя окончание пути, огромная цепь со свисающими вниз, будто борода водяного, длинными зелеными водорослями стала медленно опускаться вниз, давая «Акиле» проход в хорошо защищенную гавань.
Путники высыпали на палубу и гомонили наперебой, радуясь, что им удалось достичь заветной цели — добраться до Святой Земли целыми и невредимыми.
— Ну что, приятель, вот и конец пути? — спросил Жак у де Мерлана, сжимая в руке свой дорожный мешок и рассматривая причал, заполненный пестрой толпой.
— Да какой там, к дьяволу, конец, — огрызнулся Робер, не выпуская из рук купленное на нефе седло, — чует мое сердце, что путешествие наше только начинается…
Часть вторая
ЗЕМЛЯ ОБЕТОВАННАЯ
Глава пятая,
в которой выясняется,
что паломник — это профессия
Иерусалимское королевство, Акра, 1227 г. от Р.Х., третий день после праздника Вознесения Господня (18 мая — 30 мая)
Конвой, разметанный неожиданным штормом, наконец-то собрался в Акре, и теперь весь внутренний рейд был забит до отказа. Стоящие почти вплотную корабли напоминали сельдей, пойманных в далеком Северном море и засоленных в бочонке рачительным фламандским рыбаком. По нешироким проходам, оставленным меж кораблями, словно в лабиринте, сновали бесчисленные лодки.
Здесь же, то уворачиваясь на плаву от лодок, то взлетая и кружа по воздуху, то камнем падая на примеченную добычу, суетились во множестве те же чайки, словно и неф, и находящиеся на нем пилигримы не пересекали Средиземное море, а по-прежнему оставались в Марселлосе.
Причал в Акре был невелик, а мыловары, готовые перекупать очередь, остались в Мессине, и «Акила» целый день и ночь ожидал, когда освободится место. Путники, не обремененные грузами, покинули неф на лодках еще вчера, но Жак и Робер, не желая расставаться с подаренным тамплиерами конем, скучали на палубе.
Неф протиснулся между бортами и пришвартовался к высокому каменному причалу, с которого свисали кранцы — мешочки с песком, предохраняющие борт от ударов и повреждений.
— Порт как порт, — пробурчал Робер, ожидая, когда отворят юиссы и поставят сходни, — сарацин здесь не больше, чем в той же Мессине. Разве что крепость намного мощнее. Стены крепкие, сделаны толково — правда, насколько я в этом разбираюсь, не на наш, а на греческий манер. Но вот что интересно — если бы не множество орущих торговцев, то можно было подумать, что Акра в осаде. На каждой башне — не меньше трех стражников. Рыцари ходят по улицам, не снимая походный доспех. И обстановка какая-то военная. Будет работа, — заключил де Мерлан и удовлетворенно крякнул.