Приска она приметила в окошко и тут же слетела вниз – во внутренний двор, где находилась мастерская Урса и где с утра до вечера звенели молотки да зубила – работы у камнереза и его помощников было невпроворот.
Приск обнял девушку и шепнул на ухо:
– К тебе потом загляну.
– Я уж заждалась… Надолго ты?
– До первой ночной.
– Тогда я побегу, куплю чего-нибудь. А то Прим с другими рабами Урса питается, а я с хозяевами за стол сажусь.
Она тут же крикнула старого раба (по завещанию были ей отцом отписаны трое, да после набега уцелел только Прим) и, накинув паллу, отправилась за снедью.
– Кому надгробие будем ваять? – спросил Урс деловито.
– Корнелию, старому другу.
– Тебе, Валенс, по прежней цене плиту уступлю. А то теперь мрамор против прежнего в два раза подорожал.
– На ячмень и овес цены тоже пошли вверх, – заметил Валенс.
– Все равно наше дело беспроигрышное… Работы у меня невпроворот, – заверил мастер надгробий.
Ну что ж, в этом никто и не сомневался.
– Отпусти младшего своего в легион, – сказал Валенс.
– Мал еще. Будет положенный возраст через два года – тогда и пойдет.
– Отпусти.
– Наплачешься с ним. – Урс помрачнел. – Я ему слово – он мне два в ответ.
– Подонок еще тот, – согласился Валенс. – Но я и не таких делал мягоньким, будто ушная мочка.
Внезапно разговор их был прерван. Наружная дверь распахнулась, и во внутренний двор стал влезать Малыш. Именно влезать – постепенно, как огромный корабль по узкому фарватеру – потому как тащил на себе дубовую дверь.
– Где ты ее взял? – изумился Приск.
– Купил! – отрезал Малыш.
Верзила, ничего более не сказав, полез по лестнице наверх, снял занавеску и тут же принялся прилаживать дверь на место – вбил в порог и притолоку крюки, навесил дубовую дверь и залюбовался. Ручка узорная, блестящая, решетка в верхней части бронзовая, всегда занавеску можно откинуть да поглядеть, кто стучится.
– Сдается мне, что это прежняя дверь в дом ликсы, – заметил Урс.
– Ничего не знаю, я ее за пять денариев купил, – заявил Малыш.
– Эй, где вы? – раздался окрик снизу.
Приск сбежал во двор и почти не удивился, увидев Тиресия и с ним двух носильщиков, всех в поту, потому как тащили они окованный металлом денежный сундук.
– Где покои Корнелии? – спросил Тиресий торжественно.
Приск махнул рукой наверх.
– Заноси! – приказал Тиресий.
И, наблюдая, как двое корячатся под непомерной тяжестью, хлопнул Гая по плечу:
– Ты же девчонке на все лето денег должен оставить, ну и копию завещания. Опять же вещички ценные у нее кое-какие должны быть. Так что сундук необходим.
– А я-то думал, ты сундук со всем содержимым принес, – отозвался Приск, пряча улыбку.
Следующим в дом Урса пожаловал Молчун, держа в одной руке бронзовый канделябр в виде виноградной лозы, а в другой – корзину с глиняными светильниками.
Канделябр он точно не крал – довольно тонко сработанную вещицу Приск видел в казарме: пока «славный контуберний» сражался в Малой Скифии, Молчун времени не терял, пропадал в мастерской. Каждый из легионеров в придачу к военной науке осваивал какое-нибудь дело. Приск все больше работал с камнем, осваивал различную кладку и в свободное время штудировал труды Витрувия [280] и Фронтина. [281] Водопровод, к примеру, он бы мог уже спроектировать без труда. А Молчун обожал металл.
Войдя, Молчун дернул подбородком в сторону Приска. После ранения он старался говорить реже прежнего. Впрочем, и без слов его жест был понятен.
– Комната Кориоллы наверху, – сказал Приск.
А сцена с подношениями продолжалась: пожаловали Кука с Луцием, волоча объемистый мешок. И наконец – Фламма. Этот, разумеется, с футляром для свитков.
Когда Кориолла вернулась, в комнатке было не протолкнуться от вещей. На кровати пышной горкой высились подушки, и поверх была накинута дорогая крашеная шерсть – подарки Куки и Луция.
Свиток же оказался «Искусством любви» Овидия. [282] Вручая его, Фламма сделался красен, будто подаренная Корнелии шерсть. Впрочем, она тоже покраснела, хотя и не так густо.
– Хорошая книга, – заметил с легким оттенком превосходства Приск. – Но, если надоест читать, можешь выскоблить пемзой пергамент и записывать на нем свои расходы.
– Я тоже хочу сделать подарок, – на пороге комнатки возник Валенс.
Положил на окованный металлом сундук кривой фракийский кинжал с костяной рукояткой.
– По закону Двенадцати таблиц [283] прелюбодея можно убить на месте. А любой мужчина в комнате одинокой женщины – прелюбодей.
И вышел.
Утром, отправляясь в караул, Приск и Кука увидели двух всадников, въезжающих в ворота. В утренней дымке, в лучах всходящего над равниной солнца казались они фракийскими всадниками, божественными близнецами, которым поклоняются на обоих берегах Данубия, а в Риме почитают как Кастора и Поллукса. Под серыми дорожными плащами поблескивали начищенные до солнечного блеска доспехи.
– Что-то вид у вас, ребята, не очень-то бравый! – сказал один из всадников легионерам «славного контуберния».
– Адриан! – пробормотал Кука.
– Будь здрав, патрон! – хриплым срывающимся голосом выкрикнул Приск.
Тот в ответ поднял руку.
– Мне нужно с вами поговорить.
– С кем именно? – спросил Кука.
– Со всеми.
Приск понимающе кивнул – он сразу заметил, что второй всадник – Декстр, и одет он в плащ из толстой овечьей шерсти – такие носят даки в горах. Когда все собрались в доме трибуна-латиклавия, Адриан положил перед Приском нарисованную на пергаменте карту:
– Проведешь нас в обход перевала Боуты?
Приск несколько мгновений смотрел на пергамент, потом кивнул.
– Проведу.
– Ошибешься – считай, сотни жизней отправишь в лодку к Харону.
– Я помню дорогу, – сказал Приск. – Без всякой карты.
– Ну что ж, судьба целой армии в твоих руках. А заодно и моя судьба.
Глава II
Калидром
Децебал должен был признать сам себе: поход закончился неудачей. Диег потерял почти половину отряда, а его самого, раненого, вывезли из Малой Скифии телохранители. Роксоланов, из тех, что перешли на южный берег реки, римляне чуть ли не всех уничтожили, бастарнов – тоже, лишь несколько сотен пленили. Один Сусаг, хитрец, сумел ускользнуть почти без потерь – в битву отправил одного из своих вождей, а сам с добычей ушел по льду Данубия.
Он первым и явился в Аргедаву со своими людьми и добычей.
Вышел с Сусагом забавный казус: крестьяне, прослышав о битве на той стороне Истра, со всей округи сбежались в Аргедаву, побросав домишки, заперлись за частоколом и ворот Сусагу не открыли.
Так что царь со свитой лично выехал за ворота встречать союзника.
Децебал смотрел на составленные в круг повозки, набитые награбленным добром, на связанных полуголодных и обмороженных пленников. За прошедшую ночь, еще по-зимнему холодную, несколько человек из них умерли, и теперь трупы лежали сваленные в кучу. Красивое лицо какой-то женщины, запрокинутое, похожее на голову мраморной скульптуры, поражало правильностью черт и удивительным спокойствием. Мертвая чуть-чуть улыбалась, как будто смерть принесла ей облегчение. Рядом с замерзшей женщиной лежал мертвый ребенок лет пяти – в одной тунике, опять же будто мраморный.
– Кто это? – спросил Децебал.
– Одним богам теперь ведомо, – отозвался Сусаг. – Я имен не спрашивал.
– Была бы живая, я бы тебе за нее шестьсот римских денариев отсыпал.