— Нет, продай её тем торговцам, — зло бросил наместник, с ненавистью на меня взглянув, — там для неё самое место.

— Как прикажет мой господин, — засуетился Башир-ага, поднимаясь с колен, уже другим нелебезившим голосом распорядился, — увести в темницу недостойную.

Идти по коридору с заломленными за спину руками, подталкиваемая воинами было больно, но не страшно. На меня вдруг напала отрешённость и принятие. Я так устала бороться...

— Башир-ага, переиграл сам себя, — неожиданно громко, раздался насмешливый голос калфы, — господин надолго запомнит это, а я подожду...

— Сафие, это ещё не конец, — протянул ага, зло бросив, — одна ошибка не в счёт со всеми твоими.

— Акгюль... пусть твой путь будет лёгким, — вдруг пожелала калфа, не ответив мужчине, прежде чем пройти дальше.

— Он будет пыткой, — процедил сквозь зубы евнух, больно ударив меня по лицу, — что замерли, ведите её.

И вскоре я оказалась в тёмной, крохотной каменной комнате без единого окна. Впихнув меня в неё, воин с лязгом захлопнул дверь, и я осталась одна. Но ненадолго, через минуту в помещение вошёл ага и трое мужчин, те без слов, снова заломили мне руки.

— Лишить меня жизнь с Ильшатом замыслили? — рыкнул Башир-ага, — думали убить наместника? Давно загадали предательство?

— Хм… ты же сам сказал, что господину по душе норовистые, — прохрипела, сожалея, что не вижу перекошенного лица мужчины.

— Ты одержимая! — рявкнул ага, — все невольницы поначалу сноровистые да гордые, а после ласковые… косы себе не резали и к горлу нож не представляли, на своего господина не кидались! Говори, давно замыслили убийство наместника.

— Давно! Готовили меня к нему, ещё и Менгер в нём участвовал, — захрипела, почувствовав сильный удар по спине, но всё же решила утащить за собой на тот свет хоть часть виновников в смерти стольких людей в Ручейках, — должна была горло перерезать, да твой господин труслив и даже в своей опочивальне, куда невольниц приглашает, прячется за воинами.

— Наказать! — затрясся от бешенства Башир, — но так, чтобы жива осталась, завтра торговцам отдам! А ты! Ты ещё пожалеешь!

Первый удар по лицу был болезненным, второй разбил мою губу, третий — бровь. А после я уже ничего не ощущала… С двух сторон посыпался град ударов, я, лишь только успевала прикрывать руками лицо и голову, но это слабо помогало. Получая удар за ударом, я думала лишь о том, чтобы быстрее всё закончилось. Не знаю, сколько это продолжалось, очнулась я одна, но вскоре в помещение зашёл охранник, он вздёрнул меня с каменного пола и вытолкнул в коридор.

Я едва держалась на ногах, каждый шаг давался с огромным трудом, болью отзываясь во всём избитом теле. Голова раскалывалась, из ссадины на лбу, разбитой губы сочилась кровь. А руки, туго стянутые за спиной, затекли и онемели. Охранник чуть ли не волоком тащивший меня по коридорам, наконец остановился и толкнул от себя массивную кованую дверь.

От неожиданно ослепительного света в моей голове как будто что-то лопнуло, и я вновь уплыла в спасительную темноту.

Глава 17

Очнулась в тёмном, душном помещении, битком заполненным разными людьми. Здесь были и девушки, и мужчины и даже старики. Две маленьких лет тринадцати девчушки всхлипывали, забившись в угол. Дедушка, сидевший рядом со мной, надсадно кашлял, а две девицы у бочки ругались не хуже грузчиков. Одно объединяло всех этих людей, это страх и обречённость в их глазах.

Моя попытка подняться и осмотреться не увенчалась успехом. Ноги не слушались, ослабевшее от побоев тело бил озноб, становилось то очень холодно, то жарко. Подтянув к груди ноги, я обхватила их, стараясь согреться, но боль и многочисленные синяки не позволили просидеть так и минуты. Раны на лице жутко болели, глаз заплыл, и я плохо им видела. Откинувшись спиной на стену, я попыталась отрешиться от окружающих меня людей и подумать.

— Откуда ты? — прохрипел дед, подавая миску с водой, прерывая мои мысли, — выпей, пока свежая.

— Ручейки, — с трудом выговорила я, едва двигая разбитыми губами, — где мы?

— Нас всех согнали в трюм и уже день плывём.

— Хм… я так долго не приходила в себя?

— Тебя бросили здесь на рассвете, я приглядел за тобой, — с улыбкой проговорил старик, тут же закашлявшись.

— Моё имя Надя… Надежда, — прошептала, впервые назвав своё родное имя в этом мире, — друзья звали Надин.

— Красивое имя, — сказал старичок, добавив, — а я Трошка.

— Спасибо, — поблагодарила, возвращая пустую чашку, ощущая, что мне стало немного лучше, — куда нас везут?

— Говорят не по-нашенски, не знаю.

— В Хенуа плывём, морячок сказывал, — тихо произнесла соседка, бессмысленным взором смотревшая на двух хабалок.

— Генуя? Италия? — потрясённо прошептала, ошеломлённо уставившись на девушку.

— Может и так, — равнодушно пожала плечами та отвернувшись.

До самого утра я больше не проронила ни слова. Говорить не хотелось и думать тоже. Стараясь не обращать внимания на боль, я попыталась уснуть, но, сидя на жёстком полу, выполнить это было затруднительно. И всё же спустя несколько мучительных часов мне удалось забыться беспокойным сном. Пару раз я просыпалась от звуков драки в дальнем углу, плача женщины и кашля старика. Под утро, когда из немногочисленных щелей в потолке стал пробиваться сумрачный свет и большинство находящихся в трюме людей спали, я с трудом добралась до помойного ведра. Оно уже давно было полным и его содержимое выплёскивалось прямо на пол, при каждой качке корабля. О том, чтобы совершить свои дела без свидетелей можно даже и не мечтать, наоборот, пара глумливых улыбок, появилась на лицах беззубых мужчин, разбойничьего вида. Так и не решившись, я повернула назад, желая побыстрее покинуть это смрадное место, надеясь, что днём может быть, нас выведут на воздух и я успею управиться без свидетелей.

Девицы, что ругались у бочки поздним вечером, отправившиеся следом за мной, увидев лужи и полное ведро, громко заголосили, призывая моряков, убрать горшок. Закончилось это вылившейся на их и другие головы холодной водой, разом прекратив рёв девушек.

— Сюда сходи, я прикрою тебя, а после вынесу, — прохрипел старик, подавая котелок, не весь откуда взявшийся.

— Ааа, можно?

— Думаю варить в нём кашу здесь не получится, — горестно хмыкнул Троша, — в угол ходи, я спиной встану.

Было ужасно стыдно, неловко, но выбора не было. Управившись с делами, я уступила место соседке, а следом юркнули две девчушки.

— Спасибо, — попыталась улыбнуться заботливому старичку, но только лишь оскалилась от боли.

— Ты лежи, у тебя живого места на теле нет, — обеспокоенно воскликнул Троша, помогая устроится в моём закутке, — кто ж тебя так?

— По приказу наместника, — прошептала, откинувшись спиной на стену, прикрыв глаза, добавила, — наложницей не пожелала стать.

— Ты, — уточнил Трошка, в его голосе слышалось удивление.

— Непохожа? — усмехнулась, тут же скривившись от боли в разбитой губе, — косы я в опочивальне отрезала и в наместника швырнула…

— Ну ты девка даёшь, — то ли восхитился, то ли решил, что я дура, дед.

Угодив в это кошмарное место, время для меня, казалось, остановилось. Зря я надеялась, что нас выпустят на воздух. Нет, мы продолжали сидеть в тёмном, пропахшем потом, мочой, рвотой и кровью трюме. Раз в день нам спускали неполный бочонок с водой, которая с каждым днём становилась всё затхлее. Сбрасывали пару мешков с сухарями, за которые бились пленники насмерть. Я даже не пыталась прорваться к тем мешкам, не в моём состоянии, но неожиданно те две девицы взяли меня и деда под свою опеку и подкидывали несколько твёрдых как камень сухариков.

В один из дней к нам спустились трое мужчин и прогуливаясь между рядами, рассматривали товар. Пройдя по кругу, они, ненадолго замерев, наконец выбрали… Девушку, что сидела ближе всех к выходу. Темноволосая с раскосыми глазами и красивой улыбкой, её с громким плачем потащили наверх. Моя соседка, что сообщила, куда мы направляемся, стоило мужчинам на неё указать, с довольной улыбкой поднялась и, виляя бёдрами прошествовала к выходу.