Но всё обошлось и закончилось сюрпризом.

В последний день уходящего года нас отпустили с работы раньше. Я понуро шёл домой, представляя скучную встречу Нового года с матушкой и отчимом, которые ждали меня вместе с Милой, на приезд которой я уже не надеялся. А дома стояла наряженная ёлка. Матушка приготовила праздничный обед и даже испекла Пражский торт, так как я рассчитывал только поздравить их с Константином Петровичем с наступающим Новым годом, а встречать под бой курантов вдвоём с Милой теперь в нашей с ней квартире на Советской.

Но, свернув на свою улицу, я почувствовал непонятное волнение и, ещё не совсем понимая причину, ускорил шаг и почти бежал.

Во дворе меня остановила соседка по квартире Нина и с улыбкой сказала:

— Вов, там твоя невеста приехала. Я её к тебе пустила. Постучалась к нам. «Я, — говорит, — к Володе. Он писал, что обо мне предупредит». «Ты Мила?» — спрашиваю. «Да», — отвечает. Ну, я показала, где у тебя ключ лежит.

— Хороша, — добавила Нина с лёгкой завистью.

— Спасибо, Нин, — на ходу, ускоряя шаг, поблагодарил я.

— Нос не расшиби! — засмеялась вслед Нина, но я только махнул рукой. Сердце в предчувствии встречи билось так, что, казалось, вот-вот вырвется наружу. Я вошел в квартиру, Мила, хозяйничавшая на кухне, бросилась мне навстречу, и я, наконец, заключил её в объятья…

ЭПИЛОГ

Теперь я могу сказать, что счастлив. Счастлив, потому что наш союз с Милой дал мне опору, а вместе с ней и смысл, который помог вернуть состояние внутреннего равновесия в мою непонятную и запутанную жизнь, разделённую внутри меня двумя мирами. Во мне жила энергия космоса, которая пробудила экстрасенсорную способность, заложенную в природу человека, и это нелегко носить в себе, потому что выходит за рамки нормального восприятия и мешает жить. Но во мне жила и земная энергия, которая держит нас на Земле и даёт возможность существовать в материальном мире. Этот источник почти иссяк, что и привело к крушению моего привычного мира. А земную энергию питает только Любовь и Вера, и только это позволяет обрести жизненную силу и душевный покой.

Александр Старшинов

ЛЕГИОНЕР. ВЕК ТРАЯНА

Книга I

Лазутчик

Часть I

Пятый Македонский легион

Глава I

Новобранцы

Начало лета 849 года от основания Рима [1]

Эск. Провинция Нижняя Мезия [2]

— Кто прислал нам этих цыплят… А? — Центурион скептически оглядел стоявшую перед ним восьмерку новобранцев. — Где растят нынче подобных птичек?

— Мы из Италии, — отозвался коренастый крепыш с очень смуглой, темно-оливковой кожей.

— Из Италии? Ты из Италии? — Центурион смерил новобранца взглядом с головы до ног. — А я думал — из Нумидии.

Стоявший рядом с темнокожим тощий новобранец громко заржал.

— Как звать тебя, человек из Италии? — продолжал центурион.

— Кука.

— Вернее, Кукус? — Центурион осклабился. Было отчего посмеяться — прозвище это означало «Кукушка», а еще — лентяй, лодырь, то бишь крестьянин, который не успевает по весне вспахать землю прежде, чем начнет куковать кукушка.

— Мы все из Италии! — Кука начал лиловеть.

— Значит, вы из Италии! — У центуриона была манера во время разговора обматывать полу своего красного плаща вокруг левой руки. Видимо, привычка возникла после того, как на руке появились два шрама — один параллельно другому. — Неужели в Италии еще кто-то хочет служить?

Последовала пауза. Довольно длинная. Новобранцы вполне резонно сочли вопрос риторическим. И правильно сделали. Центурион продолжал насмешливо оглядывать вновь прибывших. Они стояли перед ним в запыленных грязных плащах и туниках, дорожные сумки немыми собаками лежали у грязных ног, обутых в драные башмаки с заржавевшими пряжками. Похоже, эти ребята, прибывшие из разных мест, покупали обувку у одного торговца старьем. Но нет, не у всех обувь так уж плоха, вон тот парень в тунике из синего сукна и новеньком сером плаще обут в добротные башмаки. И бронзовый кошелек у него на запястье наверняка хранит несколько золотых монет. Только сам он — желторотый птенец, тощ, узкоплеч, ростом едва дотягивает до нужной нормы. Кто только мог его завербовать? А, ну да, Сульпиций, как значится в сопроводительном письме. Этим все сказано! Вербовщик ищет особых парней. Ну, совсем особых! В прошлый раз прислал двух рабов вместо римских граждан. Хорошо, разобрались, чья вина, отправили обратно, а то бы могли и распять как беглых. Но этот худенький парень на раба не похож — черты истинно римские, нос с горбинкой, мочки ушей не проколоты, глаза карие. Светлокож, правда, как галл, но ведь и среди римлян бывают совсем белотелые, говорят, божественный Юлий имел кожу белую, как снега Альп. Ну, на то он и Божественный Юлий! А галлов и германцев среди римских граждан теперь полным-полно.

— Так вот я, центурион Валенс, спрашиваю вас, желторотые, — повысил голос центурион, — за какими сокровищами потянуло вас сюда, в Мезию, на Данубий, в наш забытый богами лагерь? В ледяной холод и мерзкую слякоть зимой, в дикую жару летом из прекрасной, возлюбленной солнцем и богами Италии?

Белокожий паренек недоуменно приподнял бровь. Уж от кого-кого, а от этого ветерана лет сорока, обветренного и покрытого шрамами, меньше всего ожидали новобранцы услышать такие речи. Они-то полагали, центурион должен ругаться, как гладиатор, чуть что, охаживать палкой бока и задницы новобранцев и постоянно орать.

— Легион Пятый Македонский, прославленный верностью, Урбана, то есть городской, создан в Риме, самый лучший… — ответил «цыпленок». Тон явно был дерзким.

— А-а… — многозначительно протянул центурион. И сморщился, как будто увидел что-то ну очень мерзкое. — Вранье.

— Разве это не Пятый Македонский… нам сказали ехать сюда… здесь лагерь… — угодил в нехитрую ловушку темнокожий крепыш. — Как раз у впадения реки Эск в Данубий. Дорога ведет прямая из Филиппополя. [3]

— По названию легион Македонский, по основанию — римский истинно, а по сути, давным-давно варварский. С тех пор как его перевели сюда с Востока. На латыни здесь говорят так, что не сразу поймешь. А ты, цыпленок, наверняка Цицерона читал? — повернулся центурион к белокожему.

— Читал. Это плохо?

— Ничего хорошего. Для тебя. Значит, так, сегодня я вам разрешаю вякать, что в голову взбредет. Но с завтрашнего утра отвечать только по моему приказу. Ясно?

— Ясно… — вразнобой и не сразу ответили новобранцы.

— Эй, Мурена! — кликнул центурион здоровяка лет тридцати, знаменосца когорты, [4] — если судить по накидке из волчьей шкуры. Правда, штандарта при нем сейчас не было, да и искусно выделанная волчья башка не была накинута на голову, а болталась за плечами. — Отведи их к себе, пусть Габур всех перепишет и заберет письма, у кого есть. Прихвати Кубышку для осмотра цыплят, сдается мне, здоровьем их боги наградили не самым крепким. Деньги, кроме мелочи, примешь на хранение. Учти — ребята мои. Будет кто из начальства что говорить — сразу к Декстру, а еще лучше — к легату легиона. [5] Теперь слушать внимательно, — центурион вновь повернулся к новобранцам. — Два раза не повторяю. Итак: в счет жалованья всем выдадут одежду и оружие. Вас восемь… отлично, будете жить в одной комнатушке в бараке. Сегодняшний вечер ваш. И ночь ваша. Завтра поутру в первую дневную стражу [6] всем в лагерь. Теперь марш за Муреной!

Новобранцы в самом деле попытались изобразить этот марш… то есть шагать, как шагают ветераны-легионеры. Но тощий новобранец тут же сбился с шага, едва не упал, Кука наградил его тумаком. Больше всего это походило на возвращение дружеской компании с веселой вечеринки. Впрочем, центурион был к новобранцам несправедлив. Не все казались дохляками и слабаками. В рядах «славной восьмерки» взгляд сразу натыкался на здоровяка с бычьей шеей и квадратными плечами. Центурион готов был поспорить на свое годовое жалованье, что друзья уже нарекли этого парня Малышом или Малявкой.