— Я не голоден, — поспешно сказал я, чувствуя себя неловко от лишнего внимания, но он посмотрел на меня с ироническим прищуром и весело сказал:

— А мы есть не будем, мы выпьем по рюмочке и закусим.

Вольф Григорьевич достал из буфета коньяк и рюмки. Мы выпили, и я, стесняясь, положил на отрезанный ломтик батона дольку сёмги, но Вольф Григорьевич потребовал, чтобы я попробовал рыбы, сам положил мне в тарелку большой кусок и пододвинул салатницу с икрой ко мне поближе.

Я помнил Мессинга на сцене, где он был эмоциональным, импульсивным, бегал как мальчик и буквально наэлектризовывал зал. Иногда смотреть на него было неприятно: он что-то шептал, всхлипывал, лицо его перекашивалось, и на лбу выступал пот. В грим-уборной, где мы с отцом сидели после его выступления, мы видели его совершенно другим, приятным и спокойным, но предельно уставшим человеком. Теперь я видел его в домашней обстановке, и это был предупредительный, мягкий и обаятельный, человек, склонный к шутке.

Я знал, что Вольф Григорьевич не любит, когда ему задают вопросы, но он сам расспрашивал о моих делах, и я рассказывал о том, как применял гипноз и введение в особое состояние при лечении больных. Его интересовало всё до мелочи, и я подробно, в деталях описывал свои экстрасенсорные опыты в Омске, включая «поиск» «золота Колчака».

Выбрав момент, я сказал, что читал его мемуары в журналах «Наука и религия» и «Смена».

— Сомневаетесь, что правда? — засмеялся Мессинг. — Это не я писал. Писал известный журналист. Я рассказывал что-то из своей жизни, а что там правда, что нет, я уже и сам не помню, хотя получается, что я творю сплошные чудеса…

Вольф чуть Григорьевич помолчал и нервно сказал:

— Только я доказывать учёным ничего не намерен. Если наука не верит в мои особые способности, это её дело. Но, скажу вам, Володя, что-то начинает меняться и непонятные науке феномены пытаются активно изучать… Хотели изучать меня, но участвовать в моём возрасте в экспериментах показалось мне лишним… Между прочим, Фрейд, в своё время, когда я однажды точно прочитал его мысли, был настолько поражён примером телепатии, что сказал, если бы у него была еще одна жизнь, он бы ее посвятил изучению экстрасенсорных способностей человека… Только я выступаю с психологическими опытами, и это моя работа и смысл. На сцене я не занимаюсь гипнозом и не предсказываю события, хотя умею это делать. Так что, если говорить об экспериментах с экстрасенсами, то лучшего кандидата, чем вы, им найти сложно.

А я всё недоумевал, для чего Мессинг пригласил меня к себе, и ждал, когда он откроет причину. Теперь я понял, он хочет, чтобы в экспериментах, которые у него вызывают неприятие, участвовал я.

— А как ваша способность к телекинезу? — спросил Мессинг и добавил: — Я это спрашиваю, потому что даже если это природный дар, его необходимо постоянно развивать. Только работая над развитием своих психических способностей, можно достичь результатов, которые на первый взгляд могут казаться невозможными.

— Нормально, — ответил я. — Стабильно и лучше, чем я показывал вам после вашего выступления, когда отец привел меня за кулисы.

— Очень хорошо! — Лицо Вольфа Григорьевича выражало полное удовлетворение. Потом он серьёзно сказал:

— Я вам уже говорил, что не хочу участвовать в каких-либо экспериментах, поэтому, когда ко мне обратились от имени Академия наук учёные института радиотехники и электроники с предложением изучить мои способности, я отказался, но рассказал немного о ваших экстрасенсорных способностях, и они попросили содействовать в вопросе привлечения вас к экспериментам.

— Как-то неожиданно, — замялся я.

— Я думаю, вам нужно согласиться, — живо отреагировал Мессинг. — Это редкая возможность доказать, что экстрасенсы есть, только их не надо путать с жуликами и шарлатанами, и нужно раз и навсегда понять, что не всё можно объяснить с точки зрения традиционной науки.

— Не знаю, — сказал я. — Немного необычно… и боязно. И потом, на это нужно свободное время… Меня не отпустят с работы.

— Ну, об этом не стоит беспокоится. Академия наук — организация серьёзная, и если они вами заинтересуются, а, я думаю, это без сомнения, то вопрос решат.

Мессинг внимательно посмотрел на меня и, не ожидая ответа, сказал:

— Ну вот и хорошо! Вот телефон членкора Академии наук профессора Кобзарева. Поговорите с ним. Вашу фамилию я ему назвал. Представьтесь и скажите, что от меня.

Мы еще некоторое время сидели, пили чай с пирогом, который пекла Ираида Михайловна, и беседовали. Вольф Григорьевич рассказывал смешные истории, случавшиеся в его поездке по Северу, я о своём неудачном опыте преподавания и о новой работе.

Когда я собрался уходить, Мессинг сказал:

— Володя. Еще одна просьба. Вы слышали о профессоре Лурии? Он в своё время изучал феномен Соломона Шерешевского.

— Это учёный, нейропсихолог. Я читал его книгу «Мозг человека и психические процессы». Не всё понял, но интересно. А про Шерешевского знаю, что он обладал редкой памятью и выступал на эстраде мнемонистом.

— Совершенно верно. Так вот, Лурия тоже изъявил желание встретиться с вами.

— Да ну, Вольф Григорьевич, это несерьёзно. Зачем я Лурии? Я Шерешевскому в подмётки не гожусь.

— Ну-ну, Володя, не надо скромничать. Шерешевский, конечно, уникум, но вам Лурии тоже не стыдно показаться.

— И всё же, — возразил я. — Одно дело экстрасенсорика, то есть, телекинез, ясновидение, что может удивлять и что не принимается наукой, а другое — память, которой обладают многие и которую принимают как что-то естественное.

— Заблуждаетесь, Володя. Не всякая память относится, как вы говорите, к чему-то естественному. Пример, тот же Шерешевский. Зная вашу память, я её тоже могу отнести к разряду необычных. Так что, думаю, что вам не стоит отказываться от встречи с Александром Романовичем.

Я тяжело вздохнул и не стал огорчать хозяина, взял телефон Лурии и обещал позвонить ему, если всё уладится с официальным вызовом в Академию наук.

— Держите меня в курсе и не забудьте потом сообщить о том, как у вас всё сложится, — попросил Мессинг, когда я тепло распрощался с ним и не преминул поблагодарить Ираиду Михайловну за гостеприимство, рыбу-фиш и яблочный пирог.

Глава 14

Вызов в Академию наук и недоумение директора Ивана Ивановича. Институт радиотехники и электроники. Профессор Кобзарев. Профессор об экстрасенсорике. Теория относительности Эйнштейна. Нинель Кулагина и Роза Кулешова. Я демонстрирую способность к телекинезу. Профессор Каценеленбаум. Чистота опыта подвергается сомнению. Нервный срыв и решение об отказе участия в опытах.

На следующий день после моего визита к Мессингу, я позвонил профессору Кобзареву. Он не сразу сообразил, о чём идёт речь, но когда я сослался на Мессинга, без лишних слов попросил координаты НИИ, в котором я работаю, и моё полное имя.

Через несколько дней наша работа в Москве подошла к концу. Выставка закрывалась, нас отозвали, и мы вернулись на свою основную работу…

Когда меня вызвал начальник нашего НИИ, Иван Иванович, и показал письмо из Академии наук, предписывающее «командировать тов. Анохина В.Ю. для изучения паранормальных психофизических феноменов сроком на четыре дня», я видел недоумение на его лице.

— Владимир Юрьевич, — сказал директор. — А вы-то какое отношение имеете к этим психофизическим феноменам?

Я не стал ничего объяснять, попросил, чтобы Иван Иванович распорядился никого не впускать в кабинет, с его разрешения открутил колпачок от перьевой ручки, которая лежала на листе какого-то документа, положил его ближе к краю полированного стола, закрыл глаза, сосредоточился и когда почувствовал, что моё эмоциональное напряжение достигло уровня, когда я способен двигать какие-то предметы, я поместил ладони над колпачком, поводил над ним руками, и он слегка, как бы нехотя, зашевелился, потом медленно пополз вслед за руками, ускоряясь к краю стола, и свалился с лёгким стуком об пол.