— Понятно. Ну, тогда давай рассказывай, — сказал я.

— Про что?

— Про командировку. Ты вчера обещал рассказать, как вы с Анькой в поезде пассажиров разыграли.

— А-а, — Митя засмеялся. — Слушай… Закончили мы свои дела, полазили по магазинам и с сумками погрузились в поезд. Поезд наш, фирменный, который приходит в Орёл утром. А по дороге я говорю Аньке: «Пока не приехали, ты всё ещё моя жена. Войдём в купе, пусть народ завидует мне». Анька хохочет. «Ладно, — говорит. — Пусть буду жена». Взвалил я на неё все наши сумки и кульки, и она, нагруженная, в двух руках тащит всё это за мной в купе. Я вхожу гоголем, грудь колесом. Я-то, сам понимаешь, ростом не вышел, а Анька здоровая, на голову меня выше. Вошли: я вперёд, она с сумками за мной. Я говорю строго: «Сумки клади наверх, да смотри осторожно». И к пассажирам: «А то, безрукая, прошлый раз вазочку стеклянную расколотила». Анька покорно в ответ: «Хорошо, Митенька. Ты только не волнуйся, тебе волноваться нельзя». Соседи по купе, немолодые уже женщина и мужчина, когда мы вошли, о чём-то разговаривали, а тут, словно дар речи потеряли, молча переглянулись и женщина головой покачала, вроде: «Ну и ну!». А я дальше продолжаю комедию ломать. «Анька, — говорю опять строго, — сходи, чаю принеси. Да смотри, чтоб горячий был, да с заваркой хорошей». И опять к соседям: «А то прошлый раз чуть тёплый подала, да еле заваренный». А Анька опять: «Сейчас, сейчас, Митенька, потерпи, милый!» И — из купе, как ветром сдуло. Женщина опчть головой покачала и говорит мне: «Это чем же, не пойму, ты её, такую красавицу, взял, что она на тебя молится?». «Значит, есть за что, — говорю важно. — Иной мал, да удал, а другой велик, да дик». А она мне: «Да, видать, правда в пословице говорится: «Велик осёл, да воду возит, мал сокол, да на руках носят». И на мужика своего зырк-зырк глазами.

Митя замолчал.

— И что, признались, что это только шутка? — спросил я, сочувствуя женщине и её спутнику, очевидно, мужу.

— А зачем? Я даже когда ложился на вторую полку, обыграл это так, что, вроде, не могу спать низко, а то бы жену туда загнал…

— Пусть люди знают, что дело не в росте, а в голове, — заключил Митя. — Что толку от того, что у тебя длинные ноги, если с тобой и поговорить не о чем.

— Это точно, — согласился я…

Я где-то читал, что низкий рост заставляет людей прилагать больше усилий и работать усерднее, благодаря чему многие из них добиваются более значительного успеха, чем высокие. В общем, этим людям приходится полагаться только на свою активность и предприимчивость. А ещё считается, что люди маленького роста со временем приобретают большее чувство юмора.

Митя как раз и являлся примером этого вывода.

Но если в одном случае чувство неполноценности заставляет людей упорно работать над собой, то других людей маленького роста это чувство подавляет, и они начинают с недоверием относиться к окружающим, потому что им всё время кажется, что они вызывают насмешки окружающих.

Заниженная самооценка угнетает человека и расшатывает его психику; психологи говорят, что переживая из-за своего роста, невысокие люди чаще других умирают от сердечных приступов и инсультов. Но у этих людей в большей мере проявляется желание в чём-то возвыситься и превзойти окружающих, и тогда комплекс неполноценности формирует то, что называется комплексом Наполеона…

В конструкторском отделе работал старший техник Эдик Ковалёв, симпатичный молодой человек лет двадцати пяти со смуглой кожей лица и большими печальными карими глазами, которые всегда смотрели насторожённо, будто он ждал удара или какой-либо другой неприятности от человека, с которым разговаривал. Рост его составлял не более метра пятидесяти трёх, может быть, пятидесяти пяти сантиметров, и был он лишь немногим ниже художника Мити, но его съедало ощущение ущербности из-за своего роста, и он постоянно испытывал от этого тревогу, которую пытался спрятать, но она сидела в нём и перерастала в страх, хотя внешне он старался вести себя самоуверенно, чем маскировал свои слабости. Ему казалось, что его способности не оценены в должной мере, хотя оценивать там было нечего, потому что никакими особыми способностями он не обладал. Тем не менее, у него выработалось какое-то пренебрежительное и высокомерное отношение к окружающим. Считая себя личностью, стоящей выше «толпы», он отличался характером завистливым; что тоже шло от закомплексованности.

Коллеги не то чтобы избегали его, но не любили и старались лишний раз не вступать с ним в общение, потому что из-за болезненного самолюбия его могло обидеть пустое слово или любая безобидная шутка, которые на самом деле не имели к нему отношения, но которые он принимал на свой счёт или искал в них подвох. Недаром Горький говорил, что самолюбие — худший вид зависимости. Вот эта его вечная поза обиженного и скрытая агрессия часто вызывали неприязнь.

Одевался он по моде, носил зауженные брюки, которые чуть закрывали яркие носки, но даже летом ходил в пиджаке и галстуке. На ногах его красовались туфли на утолщенной подошве и наращенными у сапожника каблуками; волосы он как-то тоже взбивал над головой до кока, и они добавляли ещё сантиметр-два роста, но это всё не делало его фигуру значительнее.

Борьба с комплексами изводила его, и он стал находить отдушину в вине. Часто ему составлял компанию инженер-конструктор Евгений Иванович Константинов. Евгению Ивановичу было лет тридцать пять или чуть больше, жена от него давно ушла из-за его пристрастия к выпивке; или, как говорили в чеховские времена, он «имел слабость». Зная за собой этот грех, которого он стеснялся, Евгений Иванович вёл себя тихо, отличался застенчивостью, был робок и со всеми крайне вежлив. В любом случае это был человек в общении приятный. Денег ему до получки всегда не хватало, и он часто занимал трояк-пятёрку у сослуживцев, которые ему не отказывали, потому что долги он отдавал в срок, хотя потом ему снова приходилось занимать, так как от получки после раздачи долгов у него оставалась, дай Бог, если половина. На свободном от ватманского листа месте на кульмане у Евгения Ивановича всегда висел прикреплённый кнопками клочок тетрадной бумаги в клеточку с инициалами, понятными ему одному, тех, кому он успел задолжать на данный момент.

На почве пристрастия к выпивке Эдик и сошёлся с Евгением Ивановичем.

Как-то Конкордия сказала, покачав головой:

— Иду вчера вечером по Ленинской, а на другой стороне стоят Константинов с Ковалёвым. Оба сильно выпивши, а у Константинова в руках бутылка. Даже и не прячет.

— Да они частенько вместе выпивают, — усмехнулась Элла Гавриловна.

— Связался чёрт с младенцем, — в голосе Конкордии слышалось явное неодобрение.

— Да, действительно, — согласилась Элла Гавриловна. — Так-то Женька мужик хороший, мухи не обидит… С женой не повезло, вот и ходит бобылём.

— Не пил бы, не ушла, — категорически отрубила Конкордия.

— Так это он уже после пристрастился, а до этого, говорят, совсем не пил, — не согласилась Зиночка. — Говорят, жена на редкость стервозная попалась.

— Ну, без дыма огня не бывает. Видать, и он не ангел. А что тихий, так сами знаете, что в тихом омуте водится, — строго заключила Конкордия.

— Зато Эдик женат. И жена очень симпатичная, — сказала Зиночка.

— Верка. В ЦНТИ, в патентном отделе работает, — подтвердила Элла Гавриловна.

— И чего мужику надо? Такая жена, а он за воротник закладывает, — пожала плечами Конкордия.

— Да здесь обычный брак по расчёту и ничего больше, — усмехнулась Галина.

— И какой же здесь расчёт? — Конкордия вопросительно посмотрела на Галину.

— Да Верке выгодно было выйти за него замуж.

— И какая ж здесь выгода? Он — сморчок, она, сами говорите, симпатичная, — у Конкордии лицо сложилось в саркастической усмешке.

— У него в центре квартира от родителей, а Верка — из района, без жилья, — объяснила Галина.

— Так он её, похоже, любит, — сказала Зиночка.