— Но ведь этого не может быть! — воскликнул растерянно Иван Иванович.

Я пожал плечами. Директор некоторое время молча переваривал произошедшее, потом снял трубку селекторной связи и сказал секретарю:

— Леночка, подготовьте приказ на командировку Анохина в Академию наук согласно письму, которое мы сегодня получили.

— Иван Иваныч, — попросил я, — вы никому не говорите про это. Иначе мне потом будет трудно работать. Я уже сталкивался с подобным.

— Да я, конечно, постараюсь, но, сами понимаете, эта тайна всё равно станет явной. Есть такая пословица: «Тайна — та же сеть: ниточка порвётся — вся расползётся».

— Ну да, «узнает сосед, узнает весь свет», — усмехнулся я.

— Вот-вот… Только если вы имеете ввиду меня, то мимо секретарши у нас ни один документ не проходит. Вот и весь наш секрет, — добродушно сказал Иван Иванович и добавил: — Да не берите вы в голову, Владимир Юрьевич. Всё это пустяки.

Я молча вздохнул и вышел из кабинета, зная, что слух о моей способности двигать предметы мысленным усилием без помощи рук всё равно разойдётся по НИИ…

Вечером того же дня поезд снова вёз меня в столицу. Утром я позвонил профессору Кобзареву, и он сказал, чтобы я сразу ехал в Институт.

— Знаете, как добраться? — спросил академик.

— Найду, — заверил я и пошёл к метро.

Институт радиотехники и электроники имени В.А. Котельникова находился на Моховой, там же, где старые корпуса МГУ. Я знал этот простой маршрут, доехал до станции «Библиотека им. Ленина» и без труда нашёл корпус института. На проходной меня остановили, я сказал, что меня ждёт профессор Кобзарев, вахтёр позвонил куда-то, и через несколько минут ко мне вышел сам учёный. Был он среднего роста, крепкого телосложения, с лицом строгим и умными, с лёгким прищуром глаз; небольшие залысины делали и без того высокий лоб выше, а плотно сжатые губы говорили о сильном и настойчивом характере. Кобзарев протянул мне руку.

— Юрий Борисович, — назвал он себя.

Я повторил своё имя, хотя заочно мы уже знали друг друга.

— Простите, а как ваше отчество.

Профессору на вид было около шестидесяти, и он мне годился если не в деды, то с гаком в отцы, и я счёл разумным, чтобы он называл меня не Владимиром Юрьевичем, а просто по имени, о чём ему и сказал.

— Хорошо, — согласился профессор и сходу обозначил план наших действий, после чего добавил: — Номер в академической гостинице вам забронировали, но, я думаю, в гостиницу вы отправитесь позже… — и спохватился: — Кстати, вы завтракали?

— Спасибо. Наш поезд в Москву прибывает рано, и я всегда успеваю позавтракать в каком-нибудь буфете.

— Ну, тогда пойдёмте работать.

И быстро пошел вперёд. Я последовал за ним. Юрий Борисович привёл меня в одну из лабораторий, тесно уставленную приборами, назначение которых было для меня, гуманитария, тайной за семью печатями. В центре стояли в ряд простые столы, из тех, за которыми сидят студенты.

Профессор усадил меня на стул, сел напротив и стал расспрашивать о том, как я познакомился с Мессингом, когда я заметил у себя экстрасенсорные способности, и я подробно рассказывал о своей способности лечить руками бесконтактным способом, о владении гипнозом, о ясновидении и о своей хорошей памяти, которую Мессинг считал необычной, а психиатры фотографической или эйдетической.

— Хорошо, — заключил профессор. — Вы, наверно, знаете, что у нас к экстрасенсорике и подобным ей феноменам относятся достаточно скептически.

Он заметил мою ироническую улыбку и сказал:

— А что вы хотите, если только совсем недавно Академия Наук приняла постановление о запрещении в подведомственных ей институтах подвергать сомнению или критике теорию относительности Эйнштейна. Такое время… Тем не менее эти явления пытаются изучать… Вы слышали о Кулагиной?

— Нет, — покачал я головой.

— Она демонстрирует способности к телекинезу. Нам известно, что ею занимаются сотрудники Ленинградского института точной механики и оптики. По некоторым непроверенным данным она двигает различные предметы и даже прожигает дырки взглядом. Её возможности изучали с помощью приборов, которые регистрировали магнитное поле, исходящее от рук. Ну, что она могла заставить шевелиться стрелку компаса, я могу поверить. Но насчёт дырок, крайне сомневаюсь. И до нас уже доходят сведения, что в её истинных способностях многие учёные сомневаются, считая все демонстрации опытов просто фокусами, а саму её аферисткой… Однако, в Ленинграде на научной конференции невропатологов, психиатров и психологов Кулагина публично продемонстрировала свои способности. И опять же, неизвестно, что она там смогла продемонстрировать… Я это вам говорю, чтобы вы имели представление об истинном положении дел в вопросе отношения к паранормальным явлениям. В большинстве случаев мы сталкиваемся с мошенниками, хотя я склонен серьёзно относиться к явлениям, которые наука объяснить пока не может… И нам всё чаще приходится сталкиваться с такими явлениями… В своё время нашумела история с Розой Кулешовой, которая якобы обладает кожным зрением.

— О Кулешовой я читал в газетах — сказал я.

— Да, журналисты много и восторженно писали о ней. Но журналисты — не учёные. А наукой феномен «альтернативного зрения с помощью кожи» отрицается… Существует гипотеза, согласно которой, в нашу кожу «встроено» множество рецепторов — высокочувствительных нервных окончаний. Стоит нам до чего-то дотронуться, как они начинают посылать в мозг ответные сигналы. Но это полная чушь… По крайней мере, пока среди серьёзных учёных утвердилось мнение, что обе эти женщины используют при демонстрации своих способностей трюки, давно известные иллюзионистам, — заключил академик…

— Ну, и зачем тогда вам я, если наука не признаёт даже очевидное?

— Так по существу-то ничего не доказано, хотя лично я готов признать, что явление есть и знаю немало случаев, объяснить которые наука пока бессильна.

Юрий Александрович внимательно посмотрел на меня и сказал:

— Как бы ни обстояли дела, у меня есть желание серьёзно поработать в этом направлении, и, тем более, всё что я сказал, я ни в коем случае не отношу к вам… Во всяком случае, на авантюриста вы не похожи.

Кобзарёв засмеялся.

— Спасибо, — мрачно усмехнулся я.

— Хорошо, Володя. Из всех ваших способностей меня больше всего интересует телекинез. Можете что-то показать?

— Попробую, — ответил я.

— Что вам нужно для демонстрации? — спросил Кобзарев.

— Небольшой лёгкий предмет, — попросил я.

Кобзарев поискал глазами, его взгляд остановился на пузырьках за стеклом одного из шкафов. Он встал, взял пузырёк и отвинтил жестяную крышку.

— Это пузырёк с обычным физраствором, он безвреден, — на всякий случай пояснил Кобзарев.

Я положил крышку на стол в полуметре от края, закрыл глаза и моментально отключился от реальности своего присутствия в этом кабинете. Я видел только стол и крышку на его поверхности. В голове, словно в закрытом сосуде, поставленном на плиту, появился жар. Я потёр руки и почувствовал, что они наэлектризованы так, что, казалось, сейчас пойдёт треск и посыплются искры. Я поднёс руки к предмету, не секунды не сомневаясь, что он подчинится мне, и сразу же повёл его к краю стола. Крышка упала на пол. Это произошло так быстро, что Кобзев ничего не понял. Он видел, что крышка лежит на полу и удивлённо и с недоверием смотрел на меня. Если это и не потрясло его, то впечатлило и сильно озадачило.

Он чуть помолчал и сказал:

— Повторить можете?

— Да пожалуйста, — с некоторой наглостью от сомнения, которое я видел на лице Кобзарева, согласился повторить «фокус» я.

Крышка снова дотащилась с моей помощью до края столешницы и упала.

— Подождите минутку! — возбуждённо воскликнул Кобзарев и выбежал из лаборатории. Минут через десять он вернулся в сопровождении человека приятной наружности, в очках, с густой копной волос и носом с горбинкой на круглом лице.

— Профессор Каценеленбаум, Борис Захарович, — представил учёного Кобзарев.