— Что будем делать, если даки нападут? — шепотом спросил Квинт.
Приск думал о другом. Его не даки волновали, а Фирмин: ушел кошмар «славной восьмерки» вместе с легатом или не ушел. Фирмин был страшнее любого дака. И он нападет. Сразу, как только опустится поднятая сотнями калиг пыль. Потому что Валенс тоже уехал из лагеря. С новобранцами должен был разбираться его помощник опцион, который тут же исчез за воротами, отправившись в свой поход — по девкам и тавернам в канабе.
На ночь новобранцы заложили двери барака брусьями изнутри. В каждом бараке имелось по два таких бруса на случай отчаянной осады, чтобы биться за лагерь до последнего, потому как лучше погибнуть в бою, чем умирать несколько часов под пытками или сгнить на рудниках за рекой. Сносный жребий за Данубием ждет лишь тех, кто нарушит присягу и пойдет в услужение к Децебалу. Остальным — либо быстрая и мучительная смерть, либо долгая и мучительная, и выбор этот уже не за пленником. Во всяком случае, так говорили в лагере. Как именно устроена жизнь в царстве Децебала, Приск и его друзья представляли весьма смутно. Если сказать точнее — не знали практически ничего.
После отъезда Валенса опцион, прозванный Скарабеем за вечное скрипение тростникового пера да за черный, густой волос, плотно покрывавший голову, как исчез в канабе, так до первой ночной стражи и не появился. Ничего не оставалось новобранцам, как заложить двери, и теперь пробраться в барак можно было разве что с помощью тарана. Правда, мочиться приходилось в ведро, что стояло в дальнем конце коридора. Но они и так обычно не бегали по ночам в общественные латрины, и ведро по утрам выносили по очереди.
Ночью, когда уже пошла третья стража, кто-то принялся ломиться в дверь. Стучал, орал, требовал, чтобы ему открыли.
— Никак Фирмин? — шепотом спросил Скирон.
— Ага, он, — отозвался Кука, прислушиваясь к крикам. — Зовет тебя в лупанарий к девкам.
— Сукины дети! Это я, Скарабей! — раздалось под окном. — Не откроете — изничтожу.
Тироны, наконец, узнали голос. В самом деле, Скарабей. Кинулись открывать. Опцион сидел под окном на дороге между бараком и стеной лагеря и орал что есть мочи:
— Открыть! Кому сказано! Открыть дверь, дерьмо с арены!
Тироны подхватили его под руки и поволокли в барак. Скарабей извернулся, вдруг махнул рукой, как показалось всем, случайно. На самом деле вполне намеренно — ударил локтем в лицо Квинта. Разбил губу.
На другой день после очередной тренировки Молчун попросил у Приска два асса.
— Зачем? Играть хочешь? — спросил Приск.
— В канабу сгоняю, принесу всем вина. Говорят, в винную лавку завезли несколько бочек хиосского.
— У тебя есть пропуск? — удивился Приск.
— Не волнуйся, проберусь. Два асса, и у нас будет фляга хиосского вина, — сказал равнодушно Молчун, глядя куда-то мимо Приска, — это была его манера: никогда не смотреть на собеседника и никогда не объяснять, что именно он собирается сделать.
Слово Молчун сдержал.
Вино, разумеется, было не хиосское. Правда, Приск, на своем веку попробовавший не так уж и много вин, не мог определить — какое именно. Но вполне приличное, в меру терпкое и совсем не кислое. Быть может, местное? К слову, совсем не божественное, но приличное.
Прошло дней десять, а Приск Фирмина так и не видел, да и другие не встречали. Наконец Приск не выдержал и спросил у Марция Марцера, знакомого иммуна, который с первых дней относился к подопечным Валенса с симпатией.
— Фирмин? — пожал тот плечами. — Так он в канабе сидит. Пропивает последние ассы. Где ж ему еще быть?
— Разве так можно? — подивился Приск.
— Отчего нельзя? Заплатил центуриону — и гуляй, пока легат в отлучке. Нонний тем и живет, что любимчиков из своей центурии отпускает прогуляться за определенную мзду. В лагере говорят: начался лупанарный рейд.
— Долго Фирмин будет ошиваться в канабе?
— Пока легат на марше. Вернется за час или два до появления Наталиса. Те, кто в походе, непременно вестового пошлют в канабу — там теперь пол-лагеря из оставшихся ветеранов сидит.
Иммун помолчал.
— Вообще-то Фирмин — хотя и не бенефициарий, [63] но обычно выполняет особые поручения. Будь с ним осторожен. Я слышал, он к тебе привязался. Это неспроста.
— Такое поручение от начальства — меня изводить?
— Вполне возможно. У нас на границе тут многое случается. Спроси-ка Валенса, как его хотели украсть и продать в рабство принципалы, когда он был еще новичком.
Утром, едва поднявшись на стены, дневная стража заметила дымы, что поднимались сразу в нескольких местах на востоке. Если утром дымы, значит, ночью караульные обязаны были заметить пламя пожаров, если не ослепли или если не набрались неразбавленным вином, будто греки. Проспали набег, бездельники!
Запоздало прозвучал сигнал трубы, распахнулись ворота лагеря, отряды конницы помчались на восток. Да куда мчаться-то! Зачем спешить? И так ясно — ночью даки разграбили, растерзали разом с десяток поместий и уплыли с добычей и пленниками за реку. Значит, ведали, что в лагере непорядок, что уехал легат легиона и увел половину состава в поход.
Мрачные, измазанные сажей и пеплом возвращались в лагерь всадники, связанными везли двоих раненых даков, что отстали от своих, потерялись в темноте. Их заперли в карцере до возвращения легата, но оба умерли к утру.
Иммун не ошибся — именно все так и вышло, как он предсказывал: сначала, кто своим ходом, кто на руках легионных служек, потянулись обратно в лагерь притомленные долгим весельем легионеры. Потом, спустя три часа, в ворота вошли запыленные, пропахшие потом и дымом костров легионеры. Служки уже раскочегарили баню, сварили какую-то гадость в котле, которую назвали галльским мылом, и кинулись разносить кувшины с маслом и связки скребков. Новобранцы вместе с лагерной прислугой носили дрова для терм.
— Теперь будь осторожен, — сказал Приску Марций Марцер, проходя мимо. — Завтра Фирмин проспится. В кошеле — ни асса. Пойдет за данью.
Но Фирмин не явился ни назавтра, ни через день…
Что неудивительно: Наталис, уловив тонким аристократическим носом стойкий запах перегара, плывущий буквально со всех сторон, рассвирепел и отправил остававшихся в лагере легионеров посменно мостить дорогу, наращивать стену лагеря и работать на кирпичный завод. День проходил за днем, а Фирмина все не было видно. Дни стояли жаркие, душные, август заканчивался, из канабы приносили серо-зеленый мелкий виноград, крепкие как камень яблоки и янтарные персики, неведомо как попавшие в эти края. Торговали в лавках на главной улице инжиром, сушеными сливами, капустой. Легионеры выкладывали плиткой новый бассейн для бань, правда, вряд ли в этом году придется поплавать — шли последние дни августа. Для окон казармы изготовили рамы со слюдой. Жизнь менялась медленно и неуклонно, как менялся сам Приск, — наливались мускулы на руках, плечи сделались чуть ли не в два раза шире.
Появилась еще напасть — Валенс учил их садиться на лошадь и скакать верхом. В полном вооружении без чужой помощи было это ох как непросто. Малыш, карабкаясь на лошадь, своротил седло на сторону, Квинт просто шмякнулся наземь. Сам Приск не опозорился, но и не отличился особенно. Один Молчун, как выяснилось, умел скакать вполне сносно, зато Тиресий, как только лошадь переходила с шага на рысь, каждый раз оказывался на песке.
Вышел, наконец, из больницы Крисп и, хотя рука его все еще висела на повязке, принялся тренироваться вместе со всеми — бегать, метать пилум и колоть разнесчастный столб. Но все же Крисп сильно отставал, однажды Валенс и Декстр даже долго совещались — не перевести ли парня в писцы, долго осматривали покалеченную руку и направили Криспа назад в госпиталь — но лишь на два часа. Теперь каждый день новобранцу разминал и массировал руку врач-массажист.