К счастью, Марк передал немного денег — хватило добраться до Брундизия и там сесть на корабль, что плыл в Диррахий. Потом, заночевав в таверне, ночью он подпалил ветхое строение, во время неразберихи украл лошадь и ехал на восток и северо-восток. Дакия — вот единственное место, где можно укрыться.
Вид с их полянки открывался изумительный: один за другим поднимались поросшие хвойным лесом холмы, как горбатые спины огромных чудищ. За ними синели холмы куда более дальние. Между горбами ближних холмов, покрытых лесом, лежала узкая долина с бурной и пенной речкой. В долине — десятки домиков с крышами, крытыми дерном. Лишь одна крыша краснела черепицей — в доме проживал носящий войлочную шапку дакийский аристократ, бородатый Бицилис, которого за глаза Авл именовал Быком. Поначалу Авл дивился, почему их поселили не в деревне, а на отшибе. И не просто на отшибе, а здесь, на этой поляне, как в каком-то вороньем гнезде. Потом из оброненных Бицилисом фраз догадался, что для бывших римлян уготована знатным даком какая-то особая миссия. И еще почему-то Авл подумал, что Быка не слишком интересует, получится ли у них с Монтаном баллиста, мечущая камни в один талант. Для чего-то иного берег их Бицилис.
— Эй, римляне! Идите, поглядите на мое сокровище! — раздался снизу молодой, звонкий голос.
— Адонис, чтоб ему в Аид провалиться! — пробормотал Авл.
Адонис был греком из Херсонеса, которого Фортуна занесла в Дакийские горы. Дней десять назад за чашей местного вина, уже изрядно набравшись, Адонис проговорился, что шли они вверх по Данубию на корабле, везли из Ольвии груз в Рациарию, да только не доплыли, даки захватили и корабль, и груз. Всех мужчин — и моряков, и пассажиров — отправили на золотые рудники. Молоденьких девок разобрали себе в наложницы бойцы «волчьей стаи». Что стало с детьми и с теми, кто был мало на что годен по дакийским меркам, Адонис не уточнял. Почему грек избежал общей участи, тоже не распространялся. Зато побился об заклад, что быстрее Авла с Монтаном построит баллисту, которая сможет метать камни весом в один талант на расстояние в тысячу римских футов.
Как ни странно, от слов Адонис перешел к делу и начал строить нечто грандиозное. Машина получалась высотой почти в три человеческих роста. Сколько волов понадобится, чтобы катить ее на деревянной телеге по крутым дакийским горкам, — неведомо. Скорее всего, ее вновь разберут и установят в Сармизегетузе — для обороны столицы. Если, конечно, это чудовище сможет сделать хотя бы один выстрел.
Монтан распахнул дверь и остановился на пороге, глядя на раннего гостя.
— Идите, я сказал! — замахал руками Адонис. — Баллиста готова. Мои помощники уже пришли… Сейчас все увидите!
Втроем они спустились на площадку, где стоял монстр Адониса. Несколько мужчин — в основном немолодые даки — суетились вокруг машины. Адонис установил баллисту на специальном настиле. Рядом были сложены заготовленные ядра весом в один талант. Цель Адонис установил в самом деле, как обещал, — в четверть мили, не меньше.
— Главное — чтобы натяжение обоих канатов было равномерное. И надо правильно их натянуть. На слух натяжение проверяется. Если ударить по канату — звук как у спущенной стрелы, — разглагольствовал Адонис.
— Знаешь, приятель, мы тоже читали Витрувия, — огрызнулся Авл.
— Заряжай! — крикнул Адонис срывающимся голосом.
Здоровенный дак положил камень в ложе метательной машины.
Адонис сам подскочил к машине, принялся наводить прицельный механизм.
— Спорим, что он не попадет в цель? — предложил Монтан Авлу.
— Ну…
— Двадцать денариев.
— Я не псих.
— Ну десять.
— Два.
— Лучше бы он попал. Мы бы выпытали у него тайну его механизма. V меня любой заговорит. Пять.
— Два.
Баллиста, будто нехотя, выплюнула камень из желоба. Тот пролетел футов триста и врезался в землю, скатился по уклону еще футов на пятьдесят и остановился.
— Кажется, рама баллисты треснула, — самым невинным тоном заметил Монтан.
Когда шли назад в хижину, на узкой дороге внизу, у подножия холма началось оживление — это возвращался из похода очередной отряд, гнал в сторону столицы добычу — положенную Децебалу долю рабов и скота, захваченного золота. Грабили всех, до кого могли дотянуться, — языгов так языгов, фракийцев так фракийцев, римских поселенцев так поселенцев.
Авл нередко встречал бывших римлян из тех, кто давно обжился на этих берегах, одевался как дак и женился на местных девицах. Сам Авл все еще ощущал в этих землях себя чужим. Через Данубий его перевез фракиец — предложил в Нижней Мезии махнуть на ту сторону, чтобы навсегда уйти из-под римской власти. Похоже, агенты Децебала в открытую вербовали римских граждан в армию к дакийскому царю. Узнав, что Авл около года отслужил легионером, фракиец тут же принялся уговаривать горячее прежнего. Впрочем, Авл, если и колебался, то только для виду. Вместе с ним на ту сторону ушли два каких-то подозрительных перебежчика. Один сказал, что он римский легионер из Пятого Македонского, и зовут его Скирон.
— На том берегу житье не то что на этом, — сулил фракиец. — Местные к нам постоянно бегут, ну и римляне из легиона — тоже.
— Моего товарища прикончил центурион, а мне зубы выбил, — сообщил Скирон, оттягивая губу и демонстрируя изувеченную челюсть.
Вскоре, правда, со Скироном они разлучились. Авл с проводником двинулся вверх по долине Алуты, Скирон ушел куда-то западнее.
И вот Авл уже три месяца живет в Дакии.
Большая страна и много племен. Хорошо, что они разобщены, и, как ни старается Децебал, не может сделать из них единый народ. Не может даже сделать из них преданных союзников. Старейшины постоянно грызутся. Но без союзников любое дело обречено на провал. Даки, как волки, собираются в стаю и нападают. Но что такое стая против римской армии?
Авл поймал себя на мысли, что, рассуждая, он все время думает о римлянах, а не о даках.
Видел он совсем недавно, как посвящают в воины молодых даков. То есть видел не само посвящение, а начало и конец действа. Начало — это когда молодых парней, опоенных какой-то дрянью, загоняли в пещеры. Финал же драмы — это когда спустя пять дней они из этой пещеры выбирались — с полубезумными глазами, многие с рваными ранами, у одного парня была прокушена шея, и он, выйдя, рухнул на землю, из порванных сосудов била фонтанчиками кровь. Остальные даже не обратили на раненого внимания, воя по-волчьи, бежали они из пещеры вниз по склону, Авл счел за лучшее укрыться в хижине — вид у парней был совершенно чумной.
«Они хотят нашему рацио противопоставить свое безумие», — подумал тогда Авл.
Нет уж, эта горная страна никогда не станет для него родиной. Так что он здесь делает? То, что и везде, — зарабатывает золото. Копит и никак не может скопить. Децебал формирует армию по римскому образцу, лихорадочно строит крепости и осадные орудия. День и ночь в горах куют оружие. К счастью, и того, и другого, и третьего у даков пока мало. А вот золота у Децебала много. Рано или поздно за золотом придут римляне. И что тогда?
Какое до этого дело Авлу?
Ему надо придумать, как спастись.
О боги, как все было хорошо — жизнь наладилась: у него был отличный дом, постоянный доход, брат Марк учился в риторской школе, а он сам подыскивал себе невесту и подходящих покровителей, чтобы получить должность.
И вдруг все рухнуло. Почему? За что? Кто свел с ним счеты?
Если бы он знал, кто это и как найти мерзавца, он бы горло перегрыз! Это должен быть кто-то из сильных мира сего, из тех, кто вхож в канцелярию нового императора, кто сговорился за месяц с новой властью, кто втерся в доверие…
Плиний! Авла вдруг осенило — ну конечно же, Плиний! Этот тощий поборник добродетели, помнится, устроил даже какие-то чтения своего нового труда «Отмщение за Гельвидия». Кто такой Гельвидий? Всего лишь сочинитель ничтожной пиески, что так не понравилась Домициану. Гельвидия прикончили за ту пиеску. И еще за то, что предки Гельвидия славились строптивостью. Плиний проклинал доносчиков, славил тех, кого, как считал он, безвинно казнил Домициан. Прежде Плиний сидел тихо, как мышка, а тут разошелся. Месть окровавленным ртом дышала в каждой его строчке. Плиний был другом казненного Гая Остория. Это он, он включил Авла Эмпрония в список, сомнения нет!