Прибежал завуч Петр Николаевич, такой же худой и длинный как Монгол, и с грозным криком «Прекратите! Сейчас же прекратите!» стал оттаскивать того, кто был ближе. Ближе, на свою беду, оказался Монгол. Это его и погубило. Он в запале драки, еще не понимая, что происходит, с размаху съездил завучу в ухо. Тот опешил, но быстро пришел в себя и попытался подмять Монгола. И тогда Монгол, не принимая насилия над собой, стал отбиваться от завуча и, уже лежа, лягнул его в подбородок, вырвался и убежал. Класс притих, Баран вжался спиной в стену и стоял, безвольно опустив руки и хлопая своими пустыми серыми глазами. На его щеке запеклась темной коркой кровь. Историчка прилипла к доске и всхлипывала, сжимая на груди кулачки. Завуч, тяжело дыша, со словами: «Исключить мерзавца» быстро вышел из класса. В дверях бросил: «Зоя Сергеевна, продолжайте урок».

Барана в школе оставили до первого предупреждения. Монгола исключили. Припомнили и двойки, и второй год в шестом классе. А особенно учителей вывел из себя дневник, в котором бедный Монгол аккуратно хлоркой вывел двойку. Этот дневник, как вещественное доказательство монголова разгильдяйства, передавался на педсовете из рук в руки, и учителя возмущенно восклицали: «Ну как же так можно!»…

— А куда работать-то, Миш? — в голосе Пахома было и уважение, и сочувствие.

— Учеником автослесаря. В автоколонну.

— Это на Революции?

— На Революции, — подтвердил Монгол. — Рядом, и ездить ни на чем не надо. Буду получать сначала ученические. Говорят, двести рублей. А слесари по пятьсот получают.

Монгол с таким воодушевлением говорил о своей будущей работе, что мы невольно позавидовали ему.

— А знаете, кто там начальник? — Монгол выдержал паузу. — Немец. Клейн его фамилия.

— Как это немец может быть начальником? — не поверил Каплунский.

— Так он Герой Советского Союза.

— Герой Советского Союза? — у нас вытянулись лица.

— Как может быть немец Героем Советского Союза? — обиделся Пахом.

— А вот и может. Он наш разведчик. Он ходил среди фашистов в их офицерской форме и добывал нужные сведения.

Мы молча переваривали эту странную историю.

Улица ожила. В нашем дворе уже стучали топорами плотники: парикмахер Арон достраивал свой ларек, чтобы потом увезти его на базарную площадь.

Из дома вышла старшая прокурорская дочка, красавица Ленкa. И сразу же появился на парадном крыльце Витька Голощапов в военном кителе без погон и в синем галифе. Хромовые сапоги его отражали солнце. На гимнастерке выделялись желтокрасные нашивки о ранениях и орденские планки. В руках он держал офицерскую планшетку. Витька догнал Ленку, что-то сказал ей, но она даже не повернула головы, и они пошли рядом.

Прошел немой Бэк, рослый молодой мужик. Грудь его распирала сила, а ноги, пораженные детским параличом, он словно тащил за собой, но делал это мощно, и они вспахивали землю.

— Привет, Бэк, — закивали мы дружно головами, поднимая руки в приветствии. Бэк тоже закивал нам, открыто улыбаясь. Большой ребёнок. Одно время его донимали хорики. Они дразнили его, жестом показывая на язык, а потом на задницу. Бэк свирепел. Он хватал попавшиеся под ноги камни и с яростью разъяренного животного метал в обидчиков. Те молниеносно исчезали за заборами, и камни с невероятной силой летели в дерево ворот, выбивая щепки. Все кончилось после того, как сожительница Бэка, тихая невзрачная женщина, поговорила с участковым дядей Володей. Участковый прошелся по нескольким домам, и Бэка оставили в покое.

— Ну что, пошли чтоли? — Монгол потянулся, разминая занемевшие от однообразной позы конечности. Мы дружно, словно стая воробьев, сорвались и полетели в сторону Московской.

Краеведческий музей находился в Рядах. Мы много раз пробегали мимо вывески с названием «Краеведческий музей» на черном стекле, но в музее ни разу не были. Деньги, если они у нас появлялись, мы предпочитали тратить на кино, которое не променяли бы ни на что на свете. А вот на второй этаж, где поселился краеведческий музей, мы шли в первый раз.

Препираясь и толкаясь, мы стояли у дверей и никак не могли решиться войти. Дверь открылась сама. Пожилая женщина, увидев целую ораву мальчишек, спросила:

— Мальчики, вы к кому?

Мы сразу умолкли.

— Нам к директору, — нерешительно выговорил Самуил.

— А зачем вам директор? — женщина приветливо улыбнулась.

— Говори ты, Мишка! — толкнул Монгола Самуил.

— Вот, мы нашли в окопе! — Монгол разжал кулак, где лежал патрон. — Здесь записка. А еще документы.

— Подождите минуточку! — женщина скрылась за дверью. Мы опять загалдели.

— Нужна им эта записка! — сказал Мотястарший. — У них тыща таких записок, если не больше!

— Да подожди ты квакать, — остановил Мотю Монгол. — У нас не одна записка. У нас еще документы.

— Испыток — не убыток! — поддержал Каплунский. — Что нас, съедят чтоли?

Дверь снова открылась. Вышла знакомая нам женщина и мужчина в очках.

— Вот, Валерий Петрович! Это ребята, которые к вам.

Валерий Петрович оглядел нас всех по очереди и весело сказал неожиданным басом:

— Ну, ребята, пошли ко мне в кабинет.

В кабинете Валерия Петровича поместились с трудом. Стульев не хватило, и хозяин сходил и принес еще два стула. Мы, ощущая неловкость, тихо сидели, разглядывая чучела птиц, чьи-то кости и черепки, занимавшие все свободные углы кабинета. На книжных шкафах лежал сноп то ли ржи, то ли пшеницы, на подоконнике стояли глиняные вазы и миски с отбитыми краями.

— Ну, давайте, что там у вас? — Валерий Петрович надел маленькие круглые очки, которые не вязались с его крупной головой, заправил мягкие дужки за уши, и стал похож на сову. Он долго разглядывал записку и документы, потом снял очки, достал из кармана брюк мятый платок и стал тереть стекла очков.

Мы молча смотрели на его, ставшее задумчивым, лицо.

— Даа, — наконец сказал, будто разговаривая сам с собой, Валерий Петрович. — Много наших полегло в этих краях. — И тут же, словно стряхивая с себя тяжесть воспоминаний, спросил:

— Где нашли?

Мы подробно рассказали, как ходили в лес.

— Больше не ходите! — сказал Валерий Петрович строго, это прозвучало как приказ. Но тут же другим, почти умоляющим голосом, попросил:

— Ребята, я прошу вас, не ходите больше в лес. Пока минеры не доведут свое дело до конца. Сами знаете, сколько всего осталось после фашистов! У минеров руки не доходят. Еще в городе полно снарядов и мин. На вулкане живем! Договорились?.. Ну, вот и ладно. Записку мы обязательно поместим в музей. Солдатские книжки передадим в военкомат, пусть сообщат родным… Сколько еще будет этих последних приветов с того света!

Валерий Петрович замолчал. Потом спросил:

— А вы в музее нашем уже бывали?

— Я до войны был, — сказал Мишка Монгол. — Один раз.

Остальные промолчали.

— Ну, понятно. Сейчас я вас проведу. Большое вам спасибо за записку и особенно за документы. Теперь это уже не без вести пропавшие.

Валерий Петрович переписал наши фамилии, встал и каждому из нас пожал руку. Потом повел через коридор ко входу в музей. Он передал нас женщине, сидевший у входа в зал, где помещались экспонаты, и попросил пропустить нас. Женщина кивнула, посмотрела на нас с неудовольствием.

— Если что-то будет непонятно, спрашивайте у работников музея, они дежурят в залах, — сказал Валерий Петрович и ушел.

— Руками ничего не трогать, близко к экспонатам не подходить, — строго предупредила женщина и еще раз с недовольным видом оглядела нас.

Но мы уже не могли отвести глаз от огромного чучела бурого медведя. Медведь стоял на задних лапах, держась передними за толстую березовую палку, больше похожую на ствол дерева. Красная пасть медведя застыла в яростном реве. Казалось, медведь вотвот оживет и пойдет на нас. У меня даже мурашки пошли по телу. Мы невольно стали говорить шепотом.

— Этот экземпляр попал в музей задолго до революции из имения графа Комаровского, — вдруг заговорила женщина, так холодно встретившая нас вначале. — Кто его убил, неизвестно. Только стоял он здесь во время революции и при немцах, и, как видите, цел… Это, вроде как, наш музейный талисман.