Однако не стал прогонять девушку.

А Куку и его контуберний сменили только к первой дневной страже.

К утру завьюжило. Ветер нападал яростнее варваров: крутил по мощеным улицам лагеря поземку, норовил сбросить часовых со стены, обрушивал заряды снега, швырял их из невидимой баллисты, ярился и задувал костры, срывал натянутые на стены кожи.

День наступил, но ветер лишь усилился. В такую погоду ничего не стоит проворонить тех, кто в снежной круговерти подберется тайком к стенам.

«Не повезло тем, кто заступил в караул», – сочувственно подумал Приск, на миг высунувшись наружу и тут же возвращаясь в казарму.

– Гай, а что будет, если мы не отстоим лагерь? – шепотом спросила Кориолла.

Они сидели в комнате «славного контуберния» и наслаждались теплом и покоем.

– Мы отстоим лагерь, я же поклялся, – напомнил Приск.

– Мне страшно, – прошептала девушка. – Кандид говорит, что лагерь не удержать, что даки и бастарны все равно прорвутся. Тогда никому не будет пощады. Ветераны подозревают рабов из канабы – будто бы те могут открыть ворота. Несколько человек связали, одного убили, – торопливо прошептала Кориолла. – Ночью привратник Кандида, когда тушил пожар, не удержался на крыше, скатился вниз, сломал шею. Двух мальчишек убило стрелами на стене, когда они туда без спросу залезли. Дай мне слово… обещай…

– Что обещать? – Он держал ее руки в своих.

– Если варвары ворвутся внутрь, ты убьешь меня.

Приск опешил.

– Нет, ну что ты? Пока все идет неплохо.

– Мы все время планируем нашу жизнь так, будто боги нам обещали вечность. Будто нет смерти и не оборвется нить…

Снег залепил слюдяное оконце так, что даже днем в комнате было темно. Горел масляный светильник, освещая лицо девушки – тонко вырезанные ноздри, полные надменно очерченные губы. Полуприкрытые веки, опушенные длинными ресницами. Завиток волос выбился из-под шерстяной шапочки. Она была по-прежнему в мальчишеском наряде – в кожаных штанах и тунике, поверх меховой плащ, который она сейчас скинула.

– А наша жизнь может быть очень даже коротка. Очень-очень… и все наши планы – лишь для того, чтобы рассмешить небожителей. Я иногда слышу, как они смеются. Наверное, в такие мгновения в Дакийских горах срываются камни и заваливают проходы в горах.

– А в Италии случаются землетрясения.

– А на море – бури, и корабли с беспомощными кормчими, потеряв и мачту, и парус, идут ко дну.

За стеной комнаты шумели переселенные из канабы отставные ветераны. Спорили о том, сколько варваров переправилось через Данубий. Одни считали, наверняка не меньше ста тысяч, если наместник не может ничего сделать, другие – что гораздо меньше. Жены и дети ветеранов орали друг на друга и делили принесенный с кухни горячий хлеб. Их мало интересовало, о чем шепчутся в соседней комнате девушка с парнем.

Один малыш лет трех попробовал заглянуть к ним, но легионер состроил карапузу страшную рожу, и тот с ревом скрылся в своей комнатушке.

– Варвары не прорвутся. Ты мне веришь?

Их губы на миг коснулись друг друга в полумраке. Потом еще раз и еще.

За стеной на плите Аристей готовил обед для всего контуберния. К нему в кухоньку набились еще три или четыре ветеранские жены, со своими припасами и посудой, так что вся плита была плотно заставлена горшками, в которых булькало и кипело. Стояк плиты так нагрел стену, что к ней было не притронуться. В комнате было не просто тепло – жарко.

– Так обещаешь? – настаивала Кориолла.

Да что ж это такое! То Валенс требует, чтобы он, Приск, поклялся не допустить женитьбы Нонния на девушке. То теперь сама Кориолла требует невозможного – убить ее, если лагерь падет.

– Сама я не смогу, – сказала она, отвечая на незаданный вопрос. – Но ты убивал… тебе проще…

– Я не убивал женщин и детей, – сказал Приск глухим голосом.

В этот миг он понял, что просто не может жить без нее. Что он должен беречь и оберегать ее не потому, что дал кому-то слово, а потому, что дороже ее нет никого – только он очень долго боялся себе в этом признаться.

Гай привлек ее к себе:

– Кориолла, ты сказала – срок помолвки прошел опять?

– Ну да…

– Тогда не думай больше ни о чем, ты никому не обещана. Я люблю тебя. Ты любишь меня. Будем вместе. Поклянемся, что нас ничто не разлучит. Да, я не могу на тебе жениться. Но я буду считать тебя своей женой. Ты меня – своим мужем. Пусть боги станут свидетелями нашей клятвы… Что нам еще нужно, скажи, что? Разве мало у нас в Эске таких, кто живет как муж и жена без всякого обряда? Мы просто поклянемся любить друг друга…

– Поклянемся? И все?

– Все знают, я никогда не нарушаю клятву.

– Разве ты не обещал Валенсу меня защищать?

– От Нонния. Не от себя. Я клянусь любить тебя до самой смерти, – прошептал Приск.

– И я клянусь…

Произнести священную фразу «Где ты, Гай, там и я, Гайя…» – Кориолла не имела права.

Он взял ее за руку и, прихватив роскошный меховой плащ Куки, увел в комнату напротив. Там никого не было. Он запер дверь на щеколду, придвинул сундук. После жаркой комнаты здесь было холодно.

Зубы Кориоллы выбили частую дробь.

Трепет ожидания, жажда любить, целовать, обладать.

Но внезапно Гай ощутил растерянность, даже робость. У него было немало женщин – но все либо девки из лупанариев, либо рабыни, тайком от хозяев продающиеся ради нескольких монет. Ни одну из них он не любил, ни одной не дорожил.

– Я тебя согрею. – Он расстелил плащ на нижней кровати, поднял девушку на руки и опрокинул на ложе.

– Приск, – донеслось с кухни, – Приск, каша готова! – звал Аристей. – Приск!..

Кто-то одернул раба, и голос Аристея смолк.

Кориолла прижалась к Приску всем телом и первая поцеловала его. Тут же жар страстного желания охватил обоих. Правой рукой он еще сильнее прижал ее к себе. Левая, проникнув под тунику, как лазутчик в неохраняемую крепость, легла на ее грудь, и этот плод оказался как раз по его ладони. Гай стал ласкать ее, ощущая, как твердеет под пальцами сосок. Кориолла едва слышно застонала. Что-то невнятное пролепетал ее язык, будто позабыл все слова.

Приск вновь и вновь покрывал поцелуями тело Кориоллы, освобождая ее от одежды. Теперь только нежный мех плаща, щедрого подарка Адриана, касался их обнаженных тел. Он поцеловал ее лоно и ощутил, как ее пальцы инстинктивно вцепились в его волосы.

– Прости… – шепнула Кориолла.

И тут же притянула Приска к себе еще ближе. Теперь его язык скользил по ее коже наверх, и путь этот был самым сладким, что проделал Гай в своей жизни.

В следующий момент он вошел в нее. Кориолла вскрикнула, и Гай на миг замер.

– Нет, ничего, не останавливайся… – шепнула она. – Я люблю тебя…

Еще один рывок, и они слились в единое целое. Кажется, она опять вскрикнула, но крик лишь подхлестнул его. Гай был нежным вначале, а тут вдруг обратился в хищного зверя, что рычит и рвет свою добычу. Но и она обернулась волчицей – царапалась и кусала его. Они вместе дошли до Венериного спазма, и оба кричали.

Потом лежали, укрытые Адриановым плащом, прижимаясь друг к другу.

– Ну как?

Приск поцеловал ее и почувствовал, что щека мокрая.

– Ты плачешь?

– Нет, все хорошо. Вытри мне слезы.

Он снова стал целовать ее – теперь в закрытые глаза.

– Так?

Она вдруг схватила его руку и прижала к щеке.

– Я не хочу умирать, Гай! Спаси меня… ты спасешь меня, да?

– Конечно! – пообещал он вполне легкомысленно.

И не стал напоминать, что всего час назад она умоляла его о смерти.

На другой день распогодилось, стоял легкий морозец, светило солнце, и варвары больше не штурмовали лагерь.

Синие глаза Кориоллы лучились от счастья. Ее взгляд сообщал всем: «Я люблю и любима». Мужчины невольно задерживали на ней взгляд, женщины – подозрительно оглядывались, нет ли рядом со счастливицей их избранника.

Приск, который ночью опять стоял в карауле на стене, днем был свободен и теперь шел рядом с Кориоллой, не скрываясь.