– Где Галка? – спросила Кориолла у Прима.

– Мне-то почем знать?

Галку пришлось отдать в помощники булочнику, за это парня кормили, давали кров да еще платили за него Приску. Парень ленился, булочник жаловался, что Галку можно только розгами заставить работать, хотя Приск обещал, вернувшись с войны, все заработанное парнем обратить на его, Галки, выкуп. Но то ли раб был ленив от природы, то ли обещаниям не верил, только работать не стремился, и булочник пригрозил вернуть нерадивого раба и ничего за него больше не платить.

Прим на Галку злился до бешенства и при встрече сам учил мальца тумаками – деньги эти им были нужны до зарезу, особенно после того, как Приск уехал в Бонну, в лагерь Первого легиона Минервы. Сейчас Галка тоже должен был находиться при госпоже – подпирать крепким плечом хлипкую дверь, но он, видать, рассудил иначе. Наверняка, заслышав крики, увидев, как заклубился в небе сигнальный дым, рванул вместе с булочником своим в крепость. С него станется, не о хозяйке в этот миг подумать, а о своей шкуре. А может, и вообще ударился в бега – в надежде примкнуть к ватаге разбойников.

С улицы тем временем доносились крики, визг. Пока что кричали и визжали поселенцы, разбегаясь в панике по домам. Что будут делать даки? Кинутся грабить поселок – или попробуют прорваться в крепость и дальше на мост.

Две женщины и мужчина смотрели друг на друга, Кориолла чувствовала, как горят щеки, как бежит по лбу пот – она едва успевала его отирать. Ждали. Вода была уже вся выпита. Прим налил себе и женщинам неразбавленного вина. Сколько так прошло? Полчаса? Час? Кориолле казалось – вечность. Ребенок то и дело просыпался, Кориолла давала ему грудь, и малыш, с молоком всосавший виноградный хмель, уже не орал в голос, а только порой хныкал, ворочаясь в мокрых пеленках. Хныканье это их выдало. Кто-то, вошедший во двор, сразу понял – внутри люди – и ломанулся в дверь. Однако не сумел выбить – доска, сундук и Прим помешали.

– Не надо! – завопила вдруг в ужасе Мышка. – Не надо, убьют…

Ребенок стал вторить, захлебываясь плачем.

Кориолле было жарко так, что хотелось сорвать пропитанную потом тунику, сердце билось в горле как сумасшедшее.

Она подскочила к Мышке и надавала пощечин. Никогда прежде не била – а тут хлестала и хлестала, находя в этом дикое, безумное наслаждение. Девчонка вдруг успокоилась, глянула на Кориоллу полными слез глазами. Хотела что-то сказать, но лишь губы запрыгали.

Человек за дверью что-то крикнул – по речи явно не римлянин, теперь уже трое принялись ломать дверь и сумели выбить доску сбоку. Тут же Прим ткнул мечом в возникшую щель. Нападавший завизжал и сам ударил – Прим отскочил, ухватившись за бедро, – по пальцам побежала кровь. Кориолла вмиг схватила выпавший из рук раба меч и нанесла удар так, как и положено бить легионеру, – всадила меч и тут же отдернула руку назад. За дверью кто-то взревел, потом рев перешел в жалобный стон и стих. Нападавшие о чем-то бурно заспорили, вновь раздались шаги – удаляясь. То ли варвары бросили непосильную затею, то ли ушли за подмогой.

– Перевяжи ему ногу! Скорее! Перевяжи! – закричала Кориолла.

Прим не стал дожидаться от Мышки помощи – схватил сам шарф Кориоллы и обмотал им ногу. Поднялся.

Дакийка медленно поднялась и положила Флорис в люльку. Малышка выворачивалась, уже чуть ли не вся распеленалась, но не до этого было: во дворе вновь кричали – нападавшие, судя по всему, вернулись с подмогой.

В три удара дыру в двери расширили. Теперь нападавшие пытались отодвинуть сундук, но Прим подпер его телом. И тут кто-то ударил жердью в окно, выбивая ставенки.

Внутрь просунулось забрызганное кровью лицо.

Мышка завизжала страшнее прежнего, схватила бронзовый стержень, на который вешали по вечерам светильники, и ткнула в лезущую в окно морду. Рожа тут же исчезла, а внутрь комнатенки метнули шипящий факел. Кориолла не растерялась, стащила с кровати одеяло и накинула на головню. Комната наполнилась дымом, Флорис уже не плакала, а издавала странные мяукающие звуки. Это был конец, еще несколько мгновений – и они либо задохнутся в дыму, либо дверь раскрошат, и варвары ворвутся внутрь.

И тут вдруг то ли почудилось Кориолле, то ли в самом деле кто-то позвал ее по имени? Она прислушалась. Вновь кто-то выкрикнул ее имя во дворе. А следом – рычащие голоса, крики, ругань, скрежет железа, стоны, удары… Безумная музыка схватки не на жизнь, а на смерть, уже слышанная Кориоллой прежде – во время штурма лагеря Пятого Македонского.

– Наши! – воскликнул Прим, и рот его оскалился в дикой ухмылке.

А металл скрежетал, заглушая проклятия, крики боли, предсмертный хрип.

– Кориолла, ты там? – выкрикнул снаружи низкий хриплый голос.

Она поначалу даже не поняла, чей. Только поняла, что спасение близко.

– Я здесь! Здесь! Гай! Я здесь! – закричала она, уверившись, что это Приск чудесным образом явился ей на помощь.

Прим уже оттаскивал сундук. Обломок двери с трудом удалось распахнуть. Прим выглянул первым. И только потом позволил выйти Кориолле.

Посреди двора стоял центурион – шлем набекрень, от гребня мало что осталось, посеребренная лорика залита кровью. Лицо тоже в крови.

Вокруг лежали убитые и раненые варвары. Пятеро, кажется.

– Гай! – Она кинулась к нему, не веря в удачу.

– Ты ошиблась… – сказал центурион и снял шлем.

Перед нею был Валенс, старый ее ухажер. Отвергнутый жених, друг покойного отца.

– Ты? – Она замерла.

– Не рада?

– Рада! – Она кинулась к нему и поцеловала в колючую от щетины, соленую от крови и пота щеку.

– А ты молодец… Ишь, амазонка… с мечом… Убила кого?

– Кажется.

– Фракийская кровь… От матери… – Валенс вдруг пошатнулся. – Сесть бы…

Кориолла обернулась. Скамья, на которой она полчаса назад дремала, не ведая об опасности, валялась разбитая в щепы.

– Сейчас! – Кориолла вернулась в комнату и вынесла во двор табурет.

Валенс сел.

– Я письмо тебе привез… – сказал центурион. И добавил: – Воды бы…

Кориолла не слышала – вынесла из задымленной комнаты колыбель с малышкой, поставила подле Валенса. Сейчас казалось – нет надежнее места, чем подле него. Мышка тоже очутилась рядом, присела на корточки, обхватила колени.

По улице кто-то промчался, заглянул во двор и побежал дальше. Кориолла даже не разглядела – свой, чужой ли. Наверное, все же свой, кто-то из ветеранов-поселенцев, они наверняка дали отпор грабителям и теперь стали выдавливать даков из поселка.

Из соседней комнаты вылез сынишка хозяина и тут же по лестнице взлетел на крышу.

– Наши идут по мосту! Наши! – заорал он во всю силу легких.

– Много? – крикнула снизу Кориолла.

– Много! Конница! Гонят даков! Ау-а!

Мальчишка приплясывал на крыше так, что вниз обрушивались одна за другой черепицы.

– Воды дай… – повторил старый вояка.

Кориолла принесла воды из бочки с водой, дала Валенсу напиться.

– Траян! – вопил мальчишка с крыши. – Сам Траян прибыл.

– Император? – не поверила Кориолла и сама не заметила, что улыбается.

– Центурион ранен… – шепнул Прим.

Кориолла только теперь заметила, что из-под лорики медленно точится по капле кровь, стекает под табуретку. Накапало уже с небольшую лужицу.

– Сумка моя… там письмо… – повторил центурион. – Письмо прочти…

Кориолла глянула на Прима.

– Беги! За медиком! В крепость! – отчеканила, будто центурион новобранцу.

– А Гай твой наглец, это точно. Нос вечно задирал. Умен вишь он больно… Но далеко пойдет… А лорика-то хорошая… – пробормотал Валенс. – Гаю твоему пригодится. Отремонтировать надо только чуть-чуть… мне вот недосуг было… а зря.

Как ни странно, медика Прим привел, хотя и не сразу. Молодой красавец с орлиным профилем, в забрызганной кровью тунике (еще совсем недавно была она белее дакийского снега). За ним семенил мальчишка-раб, нес сумку и деревянный сундучок с инструментами. Выяснилось, что медик этот – сын Кубышки, старого медика Пятого Македонского, имя Валенса для него было важнее имени легата или военного трибуна.