– Как ты думаешь, Кука, «славный контуберний» – нас так назвали в насмешку? Или всерьез? – спросил Приск.

– Думаю, всерьез, – отозвался Кука. – И еще думаю – Валенсу бы понравилось, если бы его ребята первыми взобрались на стену.

– Ребята, на штурм! Приказ трибуна! – окликнул друзей Гай Приск.

Малыш с Молчуном тут же притащили штурмовую лестницу, заготовленную фабрами.

– Кто будет держать лестницу, а кто полезет наверх? – спросил Кука. – Может, жребий бросим?

– Корабли или головы? [412] – спросил Молчун, доставая монету.

– Корабли! – выбрал Кука.

Молчун подбросил монету, поймал и бросил назад в кошелек.

– Ты лезешь на стену, – сказал и ухватился за лестницу.

– Ты не показал, что выпало! – возмутился Кука.

– У тебя есть шанс получить венок! – Приск положил товарищу руку на плечо. – Если первым заберешься наверх.

– Ага… а еще у меня есть шанс получить мраморную надгробную плиту.

– Размечтался! Мраморная плита! – фыркнул Тиресий. – Просто валун. Без надписи.

– Хорошо, первым полезу я, – решил Приск.

– А можно мне? – Тут же высунулся по своему обыкновению Оклаций.

– Держись за нами! – посоветовал Кука. – Получишь камнем по башке, во второй раз купол не выдержит.

– Ладно, хватит ржать… – одернул их Приск. – Бегом! К стене!

И они помчались наверх. Уже все пространство между частоколом и каменной стеной было захвачено римлянами – кто из даков не успел уйти за ворота, пали либо, тяжелораненые, угодили в плен. Перешагивая через тела погибших, то и дело спотыкаясь, Приск отмечал, что на каждого убитого римлянина приходится как минимум двое, а то и трое даков. Но все равно легион нес большие потери. То и дело калиги скользили на ступенях – камни были мокрыми от крови.

Пока Малыш и Молчун держали их лестницу, Кука с Приском карабкались наверх, прикрываясь щитами. Сверху даки с автоматизмом машин кидали камни – они грохотали по щиту, но всякий раз Приску удавалось удержать защиту. Каждый удар отдавался болью в левой покалеченной руке. Лестница казалась непомерно длинной. А смерть – вот она, рядом – свистнула возле уха отравленной крючковатой стрелой, грохнула камнем по щиту, ужалила бок ядром из пращи. Наконец – наконец-то! – край стены. Щит в сторону! В этот миг Приск увидел дака. Парень ухватил камень, да так и не успел поднять над головой, держал перед собой, как каравай хлеба. Вот же дурень – не камень надо было хватать, а фалькс! Ошибся, парень! Центурион одним ударом спаты снес голову недотепе. В следующий миг поднимавшийся за Приском Кука был уже на стене. Оперся на плечо центуриона и перемахнул на ограду. Вот хитрец! Спина старого товарища для него – как ступенька! Приск перепрыгнул на стену следом за Кукой. Увы, венок не его. Третьим на стене очутился Адриан! Как он только успел оттеснить Оклация и очутиться рядом? Этого Приск не видел. Не положено римскому легату соваться в самую гущу сражения. Если ранят или убьют – останется легион без командира – что тогда?!

Но размышлять уже было некогда – надо парировать и наносить удары.

Да, на стену они взобрались, но до падения крепости было еще далеко – римлян наверху ждали. Приск даже не успел разглядеть, что творится внизу, во дворе, огороженном каменной стеной, как на него наскочили защитники. В следующий миг он оказался прижатым спиной к Адриану.

«Если Адриан упадет – мне конец», – подумал центурион.

Наверняка легат думал так же.

Приск не мог разглядеть, куда делся Кука – как будто исчез в людском водовороте, – еще в двух или трех местах римлянам удалось взобраться на стену, и она, казалось, кипела – от башни до башни.

Неужели Кука погиб?.. Кука? Нет, ни за что! Приска охватила ярость, кровь забурлила, будто вино в ритоне. Но от нового удара фалькса по щиту руку Приска свело невыносимой болью. Он даже не понял, как сумел отразать атаку и сделать ответный выпад. Только увидел, как валится внутрь крепости тело убитого дака. Тем временем фабры наконец подтащили легкий таран к воротам. Один удар, второй, третий… Треск дубовых досок…. А перед Приском новый противник. Совсем мальчишка. Бьет яростно. Но клинок легко отскакивает от умбона, и парень открыт для римского меча… Доски ворот вновь трещат. Легионеры вопят: «Цезарь!» – прорываясь внутрь. Да, ворота разбиты, но перед римлянами снова стена, вперед не пройти – надо поворачивать. А у выхода из башни их встречают даки. И сверху на легионеров летят камни. Римлян отбрасывают, они прорываются снова. Наконец, с третьего раза, им удается пробиться. Легионеры кидаются в атаку. А перед Приском новый боец – почти совсем седой дак с изуродованным шрамом лицом. Этот знает, как уйти от удара прямого клинка, как обойти римский щит ударом фалькса в ноги. Но и римлянин знает этот дакийский прием. В тренировочном поединке Приск оглушил Везину – сейчас седой дак валится с раскроенной головой.

Понимая, что еще немного – и римляне их отрежут от своих, защитники начинают отступать со стены. Приск не сразу соображает, в чем дело, – нового противника перед ним больше нет. А даки отступают. Внизу, во дворе крепости, идет бой. Приск так устал, что невольно опускается на одно колено, опираясь на щит.

– Ты ранен? – спросил Адриан.

– Передохнуть… – выдавил Приск.

– Бери своих и вниз! – приказал легат. – В драку больше не лезь.

А сам устремился вслед за отступавшими даками. Казалось, плоть его была из железа и камня.

Тем временем по лестнице наверх уже залезли остальные – Тиресий, Малыш, Молчун и Фламма. Последним забрался Оклаций.

– Скирон! – вдруг воскликнул Тиресий.

– Что? Где?

– Там! Там! – ткнул мечом в центр двора Тиресий. – Никуда он не ушел. Здесь остался.

– Точно! – кивнул Приск, вглядываясь.

Одетый в чешуйчатые гетские доспехи, в шлеме-раковине, Скирон сражался римским гладиусом, и щит его, хоть и расписанный на дакийский манер – листьями да ветвями, – формой больше походил на римский.

– Ски… – хотел крикнуть Малыш, но Приск его остановил:

– Не зови! Он оглянется на крик и погибнет. Надо добраться до него и спасти. Это наш человек.

Все вместе они спустились вниз во двор и стали пробиваться к Скирону. Вот только Малыш, на беду, опередил товарищей, раздвинул, будто трирема своим носом-тараном ряды мелких посудин, и в три шага очутился возле римлянина-дака.

– Скирон! Дружище! Не узнаешь!

Скирон не ответил – только ударил мечом. Не дотянулся до горла Малыша – редко кому это удавалось, даже высокий Скирон не сумел, клинок угодил в лорику, зазвенел металл.

– Ты спятил! Это же я! Малыш!

Новый удар Малыш встретил щитом.

– Сдавайся! Ты – наш!

Но Скирон его как будто не слышал – то ли позабыл слова родного языка, то ли был в исступлении боя. Малыш разозлился, ударил умбоном щита в щит Скирона – да с такой силой, что развернул лазутчика и опрокинул на землю. Малыш ухватил его за пояс, поднял, тряхнул так, будто хотел вытрясти душу. Скирон не сопротивлялся. Малыш взвалил его на плечо и понес. Остальные, подоспев, закрывали их щитами.

– Менелай с телом Патрокла, – подобрал нужное сравнение Фламма, уже когда они вырвались из котла кипевшей в центре двора схватки.

У стены, куда сносили раненых и сгоняли немногих пленных, Малыш положил на землю обмякшего Скирона. Шлем сполз пленнику на глаза, изо рта бежала струйка крови.

– Я что, зашиб его? – изумился Малыш. – Как же… я не хотел…

– Ты – нет, – сказал капсарий.

И указал на рану – чей-то клинок прошел как раз там, где две или три пластины погнулись, а одна отскочила, видимо, от удара. Пока Малыш пытался образумить бывшего легионера, кто-то из легионеров нынешних успел всадить свой меч в бок Скирону.

Малыш сдернул шлем, провел ладонями по лицу, размазывая грязь, пот и кровь.

– Как рана? – спросил, еще на что-то надеясь.

– Вряд ли, – только и сказал капсарий.