— Даки принимают яд перед падением своей столицы Сармизегетузы, поят в первую очередь детей, потом женщин… — Приск помрачнел.

Юный Декстр двинулся дальше.

— А это? — Его заинтересовал легионер, стоявший подле мула. В раскрытой сумке сверкали позолотой трофейные чаши.

— Это золото. Тайный клад Децебала. Там было столько сокровищ, что их возили день и ночь. День и ночь… — Приск почему-то опять нахмурился.

— А с мешком — это кто? — Юный Декстр все задирал голову, пытаясь рассмотреть лицо легионера.

— Похож на Фламму, — усмехнулся Приск. — Что и неудивительно: он тут дневал и ночевал на стройке Форума, и особенно колонны. Трудно было не попасть на барельеф.

— В той яме еще что-то осталось? — У юного Декстра загорелись глаза.

— Золото? В пещере под рекой? Нет. Но наверняка даки закопали еще немало сокровищ в укромных местах. Солдаты потом находили клады в самой Сармизегетузе — обычно прямо у крыльца под ступенями, так что легионеры там всю землю перекопали. Но и сама Дакия — настоящий клад. Теперь по реке Марис все летние месяцы плывут в Виминаций корабли с золотом и солью.

— А у парфян, у них много золота?

— У парфян? Не считал. Царь парфянский давненько не присылал мне отчет о содержимом своей казны, — попробовал отшутиться Приск.

— А я слышал, что много! — с жаром воскликнул юноша.

— Мешок с добычей тяжел, лишь пока тащишь его в общую кучу, — заметил Приск. — А когда получаешь долю из казны — она умещается в маленьком кошеле. Поверь, твоя добыча исчезнет в тавернах Антиохии, и в Рим ты вернешься с парой медяков. Разбогатеют ликсы, снабжающие легионы; ростовщики, что дают императору и знати в долг, финансируя грядущую кампанию.

— Ну, может, ты и не получил ничего… А вот я найду столько золота, что нагружу огромный корабль, — объявил юный Декстр без тени сомнения.

— Все говорят о новой войне. — Мевия попыталась направить разговор в иное русло. — Даже мой муж, поначалу решивший остаться в Риме, возвращается в армию центурионом. А уж как Марк хочет повоевать! Я слышала… — Женщина сделала паузу. — Я слышала, ты отправляешься на войну военным трибуном, Гай.

— Да, всего лишь военным трибуном. А планировал стать легатом, командовать легионом… Увы… — Приск рассмеялся, пытаясь превратить сказанное в шутку.

— Военный трибун — это тоже здорово. Твой отец был военным трибуном, не забывай. Сейчас он бы тобой гордился. Ты возьмешь Марка к себе в легион? Но не простым солдатом…

— Я хочу легионером! — перебил Мевию Марк. — Только легионером, и никаких поблажек.

— Погляди, там внизу есть барельеф битвы при Тапае, — сказал Приск. — Я был тогда тяжело ранен — Он тронул левое плечо, прикрытое тканью тоги. — Поначалу думал, больше не смогу двигать этой рукой. Страшная битва, мой мальчик…

Декстр последних слов не слышал — бежал вниз, чтобы с нижней галереи библиотеки рассмотреть основание колонны.

— Сын Афрания? — спросил Приск, провожая мальчишку глазами. — И…

— По усыновлению, — уточнила Мевия.

— Он похож… — Приск не закончил, не стал говорить вслух, кого именно напомнил ему мальчишка.

— По крови он — твой брат по отцу, — шепнула Мевия.

— Мой брат? Но…

— Никто не знал. Даже твой отец погиб прежде, чем я ему сказала. Марка сразу после рождения взяла к себе приемная семья. Много лет он носил на шее вместе с буллой кусочек монеты. А я — вторую ее половинку. Я выкупила его у опекунов, предъявив монету. Потом Декстр Марка усыновил.

— Да, он совершенно не похож на приемного отца — тот светлоглазый и беловолосый. — Приск хотел было добавить: надеюсь, не похож и нравом, но сдержался.

— Мой второй сын беловолос.

— Ты и его хочешь пристроить в мою свиту?! — с притворным ужасом воскликнул Приск.

— Двухлетнего-то? — Оба рассмеялись.

— Так ты возьмешь Марка к себе? Не хочу, чтобы мальчик начинал службу простым легионером — он образован, умен, вполне может сопровождать военного трибуна в качестве секретаря или адъютанта [435] , а потом перейти в штаб легата.

— Так он не научится воевать.

— Уверена, рядом с тобой он постигнет любую науку.

— Ты умеешь убеждать. И побеждать…

— К сожалению, не всегда… — Мевия грустно улыбнулась.

— Хорошо. Но учти — мальчишке никаких поблажек. Наоборот — буду требовать с него вдвое.

— Втрое… — Мевия обернулась к колонне. — Траяна повсюду на барельефах сделали выше других ростом.

И подле него Адриан… Это что-то да значит? — Она многозначительно умолкла.

— Получил ли скульптур нарочно такое указание? — уточнил Приск. — Думаю, получил. Поскольку по своей воле Аполлодор не стал бы изображать Адриана вообще. Они друг друга терпеть не могут.

— Ты поедешь к нему в Сирию?

— К Адриану?

— Конечно, к Адриану! Скульптор Аполлодор все еще здесь, в Риме!

— Сейчас — вряд ли. Если я и должен отправиться — то вместе с императором. Кстати, Плиний звал меня к себе. Видимо, заскучал в своей Вифинии. Служба наместника однообразна и утомительна — укрощать воров и варваров. И не поймешь — что хуже и кто опаснее.

— И что ты там должен делать — у Плиния? Воевать там не с кем. Ну разве что слушать, как он читает по вечерам свои сочинения юной супруге и домашним паразитам.

— Он поймал какого-то беглого раба по имени Калидром. Пишет, что это бывший пекарь бывшего наместника Мезии Лаберия Максима. Якобы этот Калидром ездил с какой-то миссией к парфянскому царю Пакору. Плиний просит приехать и опознать пойманного — даже обещает оплатить расходы на дорогу.

— Смешной! — фыркнула Мевия. — Как будто ты должен знать в лицо всех бывших рабов бывшего наместника.

Приск покачал головой:

— Самое смешное — что как раз этого раба я знаю в лицо. Не знаю другого: почему я должен ради этого тащиться в Вифинию? Пусть Плиний закует этого типа и пришлет в Рим. Здесь и установим сходство.

— Ты ему так и написал?

— Нет.

— Почему?

— Я сначала хотел переговорить с твоим мужем. Если этот Калидром в самом деле много лет торчал при дворе Пакора, то Декстра как центуриона фрументариев [436] очень-очень должны заинтересовать сообщения беглого пекаря, учитывая предстоящую кампанию. Посему я не ответил Плинию сразу. Боюсь, Плиний уже строчит мне новое письмо. Он, если не получает ответ на свои послания, — снаряжает за свой счет гонца и отправляет в путь, полагая, что императорские почтари не справились с перевозкой его драгоценных писем.

Мевия покачала головой:

— Ну зачем ты так? Плиний — он хороший.

— Разумеется, хороший. Хороший человек, хороший друг. И еще над ним хорошо смеяться.

Они спустились вниз, чтобы осмотреть нижние барельефы колонны.

— Это штурм лагеря Пятого Македонского во время зимнего рейда бастарнов [437] , они перешли Данубий по льду, когда река замерзла, — указал Приск на один из барельефов. — Видишь того парня, что командует варварами? Изображен явно римлянин-перебежчик. Короткостриженый и бритый, среди варваров таких не было.

— В самом деле бастарнами командовал римлянин? — изумилась Мевия.

— Нет. Но на барельефе здесь явно Авл Эмпроний. Тот самый, что написал донос на нашу семью, из-за него отца убили… — Приск замолчал.

Потому что получается, что покойный отец был Мевии куда дороже, чем считал все эти годы Гай. Но бывшая гладиаторша ничуть не смутилась.

— Опять твой рисунок?

— Конечно.

Мевия прищурилась, разглядывая изображенного на колонне римлянина.

— Да, похож. Ну надо же. Хотя даже я бы не узнала, если бы ты не сказал.

— Я зарисовал его по памяти. После того как мы поймали этого гада в лагере Траяна, а он сбежал. Он ведь был замешан в попытке покушения на императора. Потом мой рисунок попал к Аполлодору. И так понравился, что его велели поместить сюда, в эту сцену. Хотя в осаде Эска Авл участия не принимал.