Вдруг навстречу виллану из темноты шагнула почти неразличимая фигура. Жак пискнул, словно раненый заяц, и метнулся в сторону. Один из преследователей тут же срезал угол и мертвой хваткой вцепился ему в локоть.
— Не понял! — раздался знакомый голос. Фигура шагнула на свет и превратилась в Робера де Мерлана. — Это что тут за маневры после отбоя?
— Это преступник, — хрипло произнес один из копейщиков. — Отойди-ка, служивый, не мешай нам творить правосудие.
— Робер, они человека зарезали и вышвырнули за борт, а теперь вот меня вслед за ним… — заикаясь от страха, выдавил Жак.
— Правосудие, говорите? — Низенький, коренастый, бедно одетый рыцарь сделал чуть заметное движение, и перед оторопевшими копейщиками сверкнул ухоженный, острый как бритва клинок. — Ну что же, давайте чинить правосудие. Для начала бросьте свои ножички и станьте лицом к надстройке. А мой приятель сбегает на мостик и вызовет кого-то из офице…
— Руби! — оборвав рыцаря на полуслове, крикнул второй копейщик и ринулся на Робера.
— …ров, — продолжая говорить, Де Мерлан сделал шаг назад, развернулся всем корпусом и нанес нападавшему короткий точный удар в открытую шею.
Копейщик пробежал вперед и рухнул на палубу, а его голова слетела с плеч, словно кочан капусты, покатилась и исчезла в темноте. Второй убийца застыл от неожиданности и как завороженный смотрел на кровавый след, оставленный на досках. Не давая ему опомниться, де Мерлан взвился в воздух, взмахнул мечом и с приглушенным «Хе!» обрушил лезвие прямо на макушку. До Жака донесся хруст, напоминающий звук, с которым мясник разрубает свиную тушу, и мягкий стук падающего тела. На палубе воцарилась тишина, которую нарушала лишь барабанная дробь, которую издавали зубы виллана да тяжелое сопение рыцаря.
— Голову найди и вышвырни за борт, — деловито скомандовал Робер. — Давай-ка, пока никого нет, порядок наведем и смоемся.
Сам он при этом схватил под мышки копейщика с разрубленным черепом и поволок его в сторону. Жак, подчиняясь команде, стараясь держаться как можно дальше от убитых, прошел вперед и стал опасливо заглядывать за ванты. Де Мерлан сноровисто отправил на корм рыбам обоих убийц, оглянулся на Жака, сплюнул — ничего нельзя поручить, — пошарил за коробами и бочонками, нашел, что искал, взял страшный предмет за волосы и с размаху вышвырнул его за борт.
— П-палуба в к-крови… — произнес, запинаясь, Жак, обнаруживая первые признаки здравого рассудка.
— Пустое, — отмахнулся Робер. — Тут матросы вечером туши разделывали. Убийцы, — он кивнул головой в сторону дрожащей на волнах лунной дорожки, — об этом прекрасно знали, поэтому и не боялись наследить. Так что давай теперь быстро возвращаемся к себе, и если наблюдатель в «вороньем гнезде» был так занят, рассматривая берег, что ничего не увидел, стало быть, нам с тобой повезло. А назавтра, в Мессине, куча народу на берег сойдет — с нас и взятки гладки.
Стараясь держаться в тени, приятели покинули палубу и вернулись в трюм. Жак, у которого до сих пор зуб на зуб не попадал, упал на сено и тут же заснул. Робер же нахмурился, покачал головой и сел, упершись спиной в переборку и сжимая в руках свой меч. Так, не смыкая глаз, он просидел до рассвета и заснул лишь тогда, когда в трюм начали пробиваться первые солнечные лучи, а студиозусы, едва продрав глаза и жалуясь на превратности судьбы и нестерпимую головную боль, начали обычные утренние возлияния.
С утра и до полудня Робер и Жак просидели в трюме, хоронясь за разгульной компанией и стараясь не попадаться никому на глаза. Но, как ни странно, ни наверху, ни внизу не происходило ничего, что бы свидетельствовало о ночных событиях. По палубам не рыскали озабоченные солдаты, капитан и офицеры не вызывали никого на мостик, а господа, как и прежде, сидели в своих шатрах и продолжали уплетать лимоны.
— Дело нечисто, — пробурчал Робер, который терпел до полудня, но не удержался, выскочил наверх по нужде и, по его словам, «осмотрелся на местности». — Вот так, за здорово живешь, зарезали аристократа, как свинью на бойне, потом я еще двоих порешил, а никому и дела нет?..
Жак, обескураженный не меньше, чем достославный рыцарь, только разводил руками. Они немного расслабились, лишь услышав крики впередсмотрящего. «Акила» и «Фалько» приближались к Сицилийским воротам — главному порту крестоносцев в Италии, долгожданной Мессине.
Неф недолго простоял на внутреннем рейде. Мыловары спешили разгрузиться — их ждал оптовый покупатель из Туниса. Они выкупили очередь у пришедших вчера пизанцев, и, как только от причала отвалила идущая в Геную галера, портовые лоцманы с ювелирной точностью подвели корабль к месту швартовки. Пользуясь случаем, паломники, предупрежденные о том, что они должны возвратиться на борт к заходу солнца, толпой вывалили на твердую землю. Заботливые тамплиеры приказали мэтру Понше распахнуть юиссы и прогуливали по пирсу измученных коней. За выездкой из надежного укрытия следили заметно округлившиеся за пару дней крысы.
Жак и Робер, хоронясь за такелажем, наблюдали, как из трюма выгружают портшез и дама в сопровождении теперь уже не четырех, а двух копейщиков занимает свое место.
— Ну что, опасность вроде миновала, — довольно пробормотал Робер, — пошел я тоже собираться, у меня ведь оплачена только перевозка до Мессины.
Они спустились вниз. Студиозусы, выпив все, что оставалось на корабле, с шумом и гамом паковали вещи.
— Куда вы теперь, уважаемые господа? — поинтересовался Жак у еле держащегося на ногах, но по-прежнему неунывающего ломбардца.
— Мы — в Палермо, — ответил Николо Каранзано. — Император Фридрих недавно открыл там академию и пригласил всех желающих учиться сарацинским наукам. А у батюшки — прямые поставки из Дамаска. Он как узнал, что там можно задешево арабскому языку научиться, так немедля и выслал рекомендательное письмо, с которым меня и еще четырнадцать лучших философов там примут на дальнейшее обучение.
Робер увязал мешок, закинул его на плечи, выпрямился и посмотрел снизу вверх на Жака:
— Ну что, будем прощаться, пейзанин?
— Выходит, что так, — ответил Жак.
— А может, ты со мной? Вдвоем все же легче.
— А что я буду делать на Сицилии? Сражаться не умею, языков не знаю. А может, ты со мной поплывешь до Акры?
— Никак не выйдет, — вздохнул Робер. — Бог с ним, что денег в обрез. Но в Мессине сейчас как раз формируются отряды крестоносцев. Тут я точно поступлю на службу, а в Заморье неизвестно еще, какие дела творятся. Как по мне — уж лучше туда под чьим-то знаменем приплывать.
— Ну, как знаешь, приятель, — тяжело вздохнул Жак. — Может, и свидимся на Святой Земле!..
Они расстались на сходнях. Де Мерлан хлопнул Жака по плечу и, не оборачиваясь, зашагал в направлении портовых ворот. Кожаные ножны били его по бедру. Жак вернулся в трюм, пожевал безвкусное вяленое мясо и отхлебнул из фляги. На душе было пусто. Он дождался вечера, побродил по опустевшей палубе, вернулся на место, долго ворочался на сене и наконец заснул.
Утром трюм «Акилы» начал заполняться новыми путниками. На месте студиозусов, потеснив монахов, обосновались два десятка угрюмых тосканских арбалетчиков, остальные места заняли калабрийские бургеры, а на месте, которое занимал Робер, устроился чернявый сицилиец с бегающими мышиными глазами. Вновь появившиеся пилигримы еще не испытали всех прелестей морской болезни, а потому живо интересовались, когда же наконец отплытие.
— Ну что, скоро отходим?
— Да вот, вроде сказали, что сейчас последняя шлюпка из города вернется, и будут парус поднимать.
И вправду, вскоре о борт стукнуло дерево, раздался скрип ворота, затем зычные, передаваемые эстафетой с кормы на нос команды, и за переборкой послышалось ставшее уже привычным журчание воды, которую рассекал нос корабля.
Жак покосился на нового соседа, подтянул ноги, обхватил их руками и положил голову на колени. Впереди был дальний, полный неведомых опасностей путь, а что его ожидало в Святой Земле, знал один лишь Господь Бог.