Мощная дубовая рея медленно поползла вверх. Ветер сразу же наполнил парус и рванул «Акилу» так, что неф устремился вперед, чуть не подпрыгнув на месте.
— Опускайте, немедленно опускайте! — закричал капитан. — Ветер навальный, нас прибивает к берегу!
Но такелаж, наполовину сорванный бурей, спутался мертвыми морскими узлами, и рея, застряв на полпути, никак не хотела возвращаться обратно на палубу.
Робер выглянул наружу и длинно, забористо выругался. С каждым подъемом на гребне волны неф, увлекаемый ветром и почти неуправляемый, заметно приближался к серому скалистому берегу.
— Все, кто может стоять на ногах! — закричал с мостика охрипший капитан. — К мачте, срезайте парус, иначе нас расколет как орех!
— Похоже, и для сухопутного рыцаря наконец-то нашлась работа, — проговорил Робер, срываясь с места и вытягивая из-за пояса длинный, остро заточенный кинжал.
Жак наблюдал за тем, как несколько моряков вместе с Робером, тамплиерами и неведомо откуда взявшимся сицилийцем кромсают насквозь промокшее полотнище, и оно, хлопая освобожденными концами, постепенно отделяется от деревянного бруса. Но, несмотря на все их усилия, неф продолжало нести все быстрее и быстрее.
Волны прокатывались к берегу, то поднимая неф на вершину, то опуская его в черно-зеленую бездну. В борьбе со стихией те, кто находился на палубе, потеряли счет времени и уже не представляли толком, как далеко от берега находится неф. Все, от Турстана до палубного юнги, содрогнулись, когда прямо перед ними, не далее чем в половине полета стрелы, из пелены дождя вынырнула острая, напоминающая огромный лесной муравейник скала. Каменная громада то скрывалась целиком под водой, то обнажалась, открывая свое черное подножие, заросшее бурыми водорослями. Медленно и неумолимо скала росла перед глазами. Любому, даже самому неискушенному в морском деле путнику было понятно, что эти жуткие качели — скала вниз, «Акила» наверх, скала наверх, «Акила» вниз — вскоре приведут к тому, что еще несколько взлетов и падений, и неф со всего размаху будет насажен на вершину, словно курица на вертел.
Капитан упал на колени и начал молиться.
— Руль! Держите руль, канальи, или всех повешу на одной рее! — С криком раненого оленя мэтр Понше скатился вниз и вместе с двумя матросами стал ворочать уцелевшее весло.
Очумевшие моряки налегли на руль из последних сил, словно угроза мэтра для них оказалась страшнее разбушевавшейся стихии. Через несколько мгновений к ним присоединился и Жак.
Их усилия не пропали даром — нос «Акилы» начал понемногу отворачивать в сторону. Но они приближались к скале слишком быстро. Жак, не отпуская весло, в ожидании столкновения зажмурил глаза…
Рядом ударила молния, осветив скалу, уже нависшую над головой путников. Но последнего усилия оказалось достаточно для того, чтобы неф проскользнул на расстоянии вытянутой руки от серого камня, с разгону вылетел за линию прибоя и оказался в спокойной тихой бухте, надежно укрытой от ветра высокими холмами.
— Мы выжили! — прошептал одними губами Жак и несколько раз подряд перекрестился.
К нему подошел Робер. В руке он сжимал рукоять кинжала, словно не мог разжать ладонь.
В полной тишине, словно в сказке, из тумана вдруг выплыла большая деревянная клеть, внутри которой стоял оседланный вороной конь. Бедное животное косило глазом на приближающийся берег и сдавленно храпело от ужаса. Клеть проплыла мимо, исчезла в глубине бухты и еще некоторое время напоминала о себе приглушенным удаляющимся ржанием.
— Т-ты это тоже видел? — чуть заикаясь, спросил у товарища Робер.
— Д-да! — также заикаясь, ответил тот.
— И что это было?
— Видение! — чуть оправившись, уверенно произнес Жак и, чуть помедлив, добавил: — Как говорил мой учитель, отец Браун: «И если увидишь, как сыны человеческие и твари Божьи движутся пред тобой по воде яко посуху, то знай, отрок, что ты узрел Царство Небесное!»
Разрушая насланные на друзей чары, мимо них протопал послушник-бенедиктинец. Он деловито подошел к борту, задрал рясу и, с тревогой вслушиваясь в удаляющиеся раскаты грома, долго и обстоятельно справлял малую нужду.
Две крысы неторопливо выбрались из чудом уцелевшего шатра и, волоча за собой мокрые розовые хвосты, горделиво протопали в направлении лестницы, ведущей в тамплиерский трюм.
Моряки и путники, едва живые после перенесенных испытаний, обессиленные до последней степени, рухнули, кто где стоял. Понше, не полагаясь на все еще продолжавшего молиться капитана, сам назначил вахту и выставил караул.
Покосившись на фигуру часового, который маячил на капитанском мостике, Робер, недовольно что-то пробурчав себе под нос, приволок кусок парусины и, жестом пригласив Жака последовать своему примеру, плотно завернувшись в ткань, устроился на корме.
Вскоре все, кто был на борту, погрузились в крепкий сон.
Жак проснулся оттого, что ощутил на лице горячую потную ладонь. Он раскрыл глаза и увидел перед собой встопорщенные усы. В том, кому они принадлежали, не было ни малейших сомнений. По усам Робера можно было, как по хвосту собаки, точно определять, в каком состоянии души он находится в тот или иной момент, и сейчас их, если так можно выразиться, выражение, по убеждению Жака, не предвещало ничего хорошего.
— Тсс… — прошипел Робер и осторожно, чтобы не произвести ни малейшего шума, отпустил руку.
Жак осторожно вздохнул, сел и начал всматриваться в темноту. Определенно, пока они спали, на нефе что-то изменилось. Робер бесцеремонно схватил его за подбородок и развернул в сторону палубы. Жак едва сдержал удивленный возглас. Там, в пугающей тишине, метались многочисленные тени. И их силуэты, время от времени мелькающие на фоне звездного неба, ничем не напоминали ни команду, ни пассажиров «Акилы».
— Сарацины, — процедил сквозь зубы Робер, — пока все Дрыхли, подплыли, вырезали охрану, а остальных заперли в трюме. Нас с тобой почему-то не заметили. Наверное, приняли за мешки. Ты плавать умеешь? — вдруг спросил он Жака.
Тот испуганно замотал головой.
— Иисус Мария! — всё так же чуть слышно ругнулся Робер. — Значит, спастись бегством не получится. В таком случае — будем сражаться. Ладно, оруженосец, не дрейфь, для меня это семечки. Вот тебе кинжал. Держишь?.. Отлично! — Рыцарь буквально всунул в липкую от страха ладонь виллана тот самый кинжал, которым ночью резал парус, а сам осторожно вытянул из ножен свой меч. — Теперь слушай и запоминай, потому что от этого наша с тобой жизнь зависит. Там, за углом башни, к нам спиной стоит сарацин — похоже, какой-то мелкий начальник. Ты подскочи, ударь его со всей силы в спину ножом, а сам, не дожидаясь, пока он упадет, быстро вернись и снова прикинься ветошью. А я в это время попробую немного пошуметь. Ты готов? — переспросил он Жака, и тот коротко кивнул в ответ. — Ну, с богом, вперед!..
Жак выбрался из-под парусины и медленно, держась в тени, которую отбрасывала кормовая башня, двинулся вдоль нее. И вправду, там стоял человек в шароварах, свободной рубахе, на которую был надет легкий кожаный доспех, и остроконечном шлеме, прикрывающем верхнюю часть головы. Жак рассмотрел за его широкой спиной и бабьими покатыми плечами, как по палубе расхаживают сарацинские солдаты. В руках они сжимали круглые щиты и недлинные, слегка изогнутые сабли. Почти у всех из-за плеч выглядывали зазубренные наконечники метательных дротиков. У мачты стоял высокий воин, единственный среди всех одетый в железо. Отчаянно жестикулируя, он раздавал направо и налево молчаливые команды. «Этот у них, похоже, главный», — подумал Жак.
В спину ему ударил крошечный камешек — это Робер напоминал ему о своем присутствии. Жак вздрогнул, осторожно приблизился к сарацину, который при этом даже ухом не повел, и, размахнувшись, изо всех сил всадил ему кинжал прямо в жирный загривок. Сарацин засипел, словно годовалый хряк.
Жак, помня наставления Робера, выдернул нож, развернулся и бросился наутек, чуть не столкнувшись по дороге с достославным рыцарем. Оказалось, что, пока он готовился резать зазевавшегося сарацина, де Мерлан успел достать из мешка свой чуть было не проигранный по дороге доспех, облачиться в него, а на голову нахлобучить шлем с полумаской и наносником. Словно камень, выпущенный из пращи, он чуть не со свистом пролетел мимо виллана и молча ринулся в бой.