— Вперед! — крикнул приор.
Рыцари, дав шпоры лошадям, выскочили из-под дерева.
— Не особо удачный выстрел, мэтр! — покачал головой Сен-Жермен. — Вы попали точно в круп. Конь с перепуга потерял равновесие, не удержался на ногах и сломал себе шею.
— Я ведь ни разу в жизни не участвовал в настоящем бою, мессир, — извиняющимся тоном отвечал киликиец. — Кто же мог подумать, что, если стреляешь в подвижную мишень, нужно брать такое большое упреждение…
— Да господь с ним, выстрел не так уж и плох, — ответил дипломатичный приор, — во всяком случае, то, что от вас требовалось, вы сделали. Что касается всадника…
— Ба! — воскликнул де Мерлан, подойдя поближе к неподвижному телу. — Это не Святая земля, а какая-то большая деревня, вроде моего родного Ретеля. Куда ни ткнись, везде знакомые лица.
— Вы что, знаете этого человека? — спросил приор.
Жак подошел поближе. Перед ним, раскинув руки, закрыв глаза и устремив четко очерченный юношеский подбородок навстречу почти достигшей зенита половинке луны, лежал бывший парижский студиозус, ныне приближенный императора Фридриха, Николо Каранзано, с которым друзья познакомились во время плавания в Святую землю.
Робер осторожно ткнул его в бок носком сапога. Флорентинец застонал.
— Жив! — обрадовался Робер. — Что будем делать, мессир?
— Мы не можем здесь больше задерживаться, — ответил Сен-Жермен. — Мастер Григ, похоже, именно у вас самый сильный конь. Не могли бы вы повезти этого молодого человека? Мы заберем его с собой, а когда он очнется, решим, что с ним дальше делать.
— Кажется, у него сломана нога, — озабоченно сказал киликиец. — Я в юности учился на лекаря и немного разбираюсь в подобных вещах. Прошу вас, друзья, помогите мне положить его на спину Лаврентиус-Павла.
— А как поступить с его лошадью? — спросил Жак. — Если ее найдут на дороге, то могут выйти и на наш след.
— А вот за это не беспокойся, брат-сержант, — Робер крякнул, поднимая студиозуса на круп капризно храпящего першерона. — Выдерну стрелу, а об остальном позаботятся местные жители. Времена сейчас голодные, так что не успеет взойти солнце, как в десятке окрестных очагов уже будет булькать похлебка и шипеть жаркое из свежей конины. — Эх, Ветер! — Рыцарь похлопал по шее своего жеребца. — Да убережет нас с тобой Господь от столь незавидной участи…
Перекинутый через круп Каранзано снова громко застонал.
— Он уже приходит в себя, — обеспокоенно произнес мастер Григ, — давайте-ка пришпорим коней! Юноше нужно как можно скорее наложить шину, чтобы он не остался калекой на всю жизнь.
Всадники, не возвращаясь на мост, поскакали на шум запруды.
— Последняя предосторожность, — пояснил Сен-Жермен. — Чтобы исключить любую погоню, я попросил великого магистра, своего давнего друга Пере де Монтегаудо о помощи, и мы возвратимся обратно на тот берег по дамбе тамплиерской мельницы. Брат-сержант, который за ней присматривает, получил необходимые указания. Этой ночью он будет спать, как мышь, и потом даже на исповеди сможет побожиться, что ничего не видел и не слышал.
Жак за все время пребывания в Святой земле не заезжал вглубь страны дальше ливанских предгорий в окрестностях Тира. Теперь же он с удивлением наблюдал, как с каждым лье местность менялась прямо на глазах. Плодородную прибрежную равнину сменила скалистая земля, густо поросшая странной растительностью, — растущие вразнотык невысокие деревья самых непредсказуемых форм торчали среди скалистых обломков, словно встопорщенная шерсть у мокрой кошки. Лишь изредка бесконечные заросли этого то ли маленького леса, то ли высокого кустарника прерывались черными прямоугольниками обработанных полей да ровными рядами оливковых, апельсиновых и смоковных рощ.
На подходе к постоялому двору приор остановил отряд напротив одной из рощ и подал условный знак. Из-за деревьев тут же появились всадники, и к путникам подъехал брат Серпен:
— Я уж думал отправлять вам навстречу разъезд, мессир! Близится рассвет…
— Нас задержал пленник, — ответил Сен-Жермен, — он ранен и требует немедленной помощи. Дайте команду, брат-рыцарь, двигаться поскорее.
Местом встречи с караваном был определен постоялый двор Аббаса. Этот прячущийся за высоким забором не то франкский странноприимный дом, не то сарацинский караван-сарай, более напоминающий хорошо укрепленное тамплиерское командорство, пользовался одновременно и доброй, и дурной репутацией. Из рассказов брата Серпена Жак знал, что хозяин этого места, Аббас, был человек неизвестного происхождения и вероисповедания. Одни говорили, что он бывший тамплиерский туркопол [611] , по выслуге лет ушедший на покой, другие, — что это принявший ислам нормандский рыцарь, долгие годы возглавлявший разбойничью шайку, которая держала в страхе южные пограничные земли. Правда это или нет, выяснить было невозможно: все лицо его было покрыто шрамами, и никто ни разу не видел, как и кому этот человек молится. Для пилигримов, незнакомых с Востоком, его постоялый двор легко мог стать местом последнего приюта — чужак здесь считался законной добычей. Зато любой вооруженный человек, живущий в Палестине — неважно, франк или сарацин, — заплатив за постой, мог чувствовать себя в полной безопасности. Аббас немедленно пресекал любые попытки обнажить оружие и в отношении дел своих гостей был нем как рыба. Зная о странном кодексе хозяина, многие местные владетели — и христиане, и мусульмане — часто приезжали сюда на тайные переговоры.
Аббас был предупрежден о приезде большого отряда. Едва последний всадник очутился внутри, безмолвные слуги затворили мощные ворота с хорошо смазанными петлями и задвинули тяжелый, окованный медью засов.
Сен-Жермен отправился лично проследить за тем, как рыцари, сержанты и оруженосцы переодеваются в приготовленное платье, превращаясь в простых наемников и слуг, а мастер Григ, Жак и Робер занялись пленником.
Киликиец вытянул из ножен острый, словно бритва, кинжал и уверенным движением разрезал у студиозуса брэ [612] от завязок и до самого пояса.
— К счастью, перелом закрытый, — покачал головой киликиец, — достаточно будет наложить шину, и через пару-тройку недель все срастется. Подержите-ка его, чтобы не дергался, — обратился он к стоящему рядом Роберу.
Рыцарь взял студента за плечи, мастер Григ схватился за ногу и начал вправлять сломанную кость. Каранзано вскрикнул от боли, раскрыл глаза и обвел присутствующих мутным взглядом.
— Стало быть, гностики все наврали, и ад все-таки существует, — пробормотал он, поднимая голову. — Кто вы такие, друзья мои? Христианские черти или мусульманские джинны?
— Не расстраивайся, Николо, — ответил де Мерлан. — Я не знаю, кто такие гностики, но они определенно не врут, потому что мы не черти или джинны, а добрые христиане и, мало того, твои старые друзья.
— Вот те на, — широко раскрыл глаза окончательно пришедший в себя флорентинец. — Скакал, поскользнулся, очнулся — на ноге деревяшка привязана, а вокруг злейшие друзья его величества императора. Значит, насколько я разбираюсь в политике Иерусалимского королевства, теперь меня ожидает допрос с пристрастием с последующим отпущением грехов при помощи мизерикордии? [613]
— Стали бы мы тебя за собой волочить и ногу твою обихаживать! — обиделся де Мерлан. — Поживешь пока, не дрейфь. Зачем скакал посреди ночи в Рикорданский замок, можешь не рассказывать, и так понятно. Ответь лишь, кто тебя послал, — бальи, граф Томмазо?
Николо обреченно кивнул.
— Вот и ладно, — Робер, подмигнув незаметно Жаку, продолжил ненавязчивый допрос: — И что, по-твоему, теперь должен делать император, пошлет ли он за нами погоню?
— Он не будет рассеивать свое войско и так невеликое, — покачал головой студиозус. — Если с утра вслед за вами и выйдет отряд, он не будет удаляться от Акры.