— Хааг? — переспросил удивленно мастер Григ. — Но это же гора на самой границе с Киликией. Неподалеку от нее, с другой стороны хребта, расположено селение, где я появился на свет.
— Ну что же, тем лучше, — кивнул приор. — Будет кому указывать дорогу. Де Ту не станет задавать лишних вопросов и позволит укрываться нам самим и скрывать инсигнии до тех пор, пока не придет время возвратиться в Иерусалим. Что скажете, братья?
— Я согласен, — просто ответил Жак.
— Ты наш приор, тебе и решать, — кивнул Серпен.
— Я пулен, урожденный сеньор Иерусалимского королевства, — произнес де Барн, — и мое место среди защитников его истинной короны. Я согласен вступить в новое братство.
— Эх, не видать мне родного Гента, как своих ушей, — вздохнул Недобитый Скальд. — Но, клянусь головой Иоанна Крестителя, сир Макс из Гента никогда не бросал друзей в опасности. Короче, я с вами.
Толуй что-то негромко произнес.
— Хан выслушал твои слова, приор, — перевел мастер Григ, — и полностью согласен с тобой. Он говорит, что завтра покинет вас и в одиночку возвратится в Монголию, чтобы как можно быстрее возвратиться обратно. Здесь, — киликиец указал на два сундука, стоящие на самой границе образованного костром светового пятна, — золота вполне достаточно для того, чтобы исполнить все обеты. И если он вернется назад великим ханом, ваше братство станет первым франкским орденом при его дворе. От себя же добавлю, — добавил мастер Григ, — что и я не вижу иного пути, кроме того, что указал нам приор.
— Значит, новый крестоносный орден… — сказал де Барн. — А как он будет организован и кто его возглавит?
— Перед короной Иерусалима и мавзолеем Чингисхана мы все равны, — ответил Сен-Жермен. — Я думаю, что не время сейчас устраивать капитул. Давайте прежде доберемся до скалы Хааг, а там уже будем решать, как нам все организовать.
Поклянемся, что будем хранить тайну инсигний королевства и тайну о месте, где находится тело Чингисхана, до тех времен, когда в Заморье прекратятся раздоры и междоусобицы. Клянемся дождаться появления настоящего правителя и лишь ему передать корону. Клянемся, что если нас разлучит судьба, то каждый из нас назначит себе преемника, которому он передаст свое имя и которого он посвятит в тайну, чтобы наше братство не погибло вместе с нами. И пусть даже если при нашем поколении тайна не будет раскрыта и наших преемников будут разделять религии, языки и расстояния, то они будут продолжать служить лишь праведному делу и истине.
— Клянемся! — вытащив из ножен мечи и скрестив их над пламенем, произнесли в один голос Григ, Барн, Серпен, Недобитый Скальд и Жак.
Словно принимая обет, костер выпустил в небо высокий огненный язык.
— А теперь, братья, — сказал Сен-Жермен, — устраивайтесь у костра и постарайтесь хоть немного отдохнуть. Мы выступаем с первыми лучами солнца.
Рассвет они встретили у догорающего костра. Очнувшись от тяжелой дремы, Жак увидел, что рыцари уже встали и теперь седлают коней и пакуют переметные сумы. Лошади, не получившие с вечера привычные порции отборного зерна, обиженно храпели и рыли копытами землю.
— Ты был прав, мастер Григ! — раздался сверху голос брата Серпена. Он стоял у входа в пещерный храм, сжимая в руке горящий факел. — Место, где находился пролом, теперь невозможно отличить от стены. Отличная работа.
Чтобы привести себя в порядок после тревожного и тяжелого сна, Жак спустился к подземному озеру. Студеная вода, набранная полной пригоршней, обожгла лицо и сразу же напомнила про то, как они с отцом, готовясь выезжать на обрезку виноградной лозы, вот так же умывались у дворового колодца, лучше которого не было ни у кого вокруг.
На выходе из пещеры его ожидал Сен-Жермен.
— Предстоящий путь чреват множеством опасностей, а лучшего проводника и попутчика, чем звонкая монета, трудно найти. Мы разделим все золото на шесть равных долей, и каждый из нас повезет свою часть, — Толуй подошел к сундукам и откинул языки железных запоров. Они были доверху набиты золотыми монетами самого разного происхождения.
— Так вот почему они были такими тяжелыми, — присвистнул Недобитый Скальд.
— Теперь осталось решить, кто повезет инсигнии, — Сен-Жермен поднял, удерживая двумя руками, большой прямоугольный сверток, в котором угадывались очертания книги — писем Святого Гроба.
Приор обвел взглядом всех присутствующих и, ненадолго задержавшись на Жаке, протянул ее мастеру Григу.
— Твой конь, Лаврентиус-Павел, чудом уцелел, брат, — сказал он, обращаясь к киликийцу. — А всем известно, что это самый сильный першерон из тех, что привозили когда-либо в Акру. Такой ценный груз нельзя доверять вьючной лошади, поэтому книгу я передаю тебе.
Мастер Григ с поклоном принял реликвию и уложил ее в седельную суму.
— Корону, — продолжил приор, — я доверяю тебе, брат Серпен.
Жаку достался крепкий каурый жеребец, принадлежавший раньше одному из орденских сержантов. Конь был не очень резвый, но довольно выносливый, и он решил все золото, которого оказалось неожиданно много, нагрузить на него, доверив остальную поклажу молодой, серой в яблоках кобыле, которая должна была выполнять роль вьючной лошади.
Когда краешек солнечного диска появился над каменной стеной, в лагере завершались последние приготовления.
— У меня есть немного времени, мессир? — спросил Жак, первым вскочив на коня. — Если вы не против, я поднимусь наверх. Хочу попрощаться с Робером и помолиться за спасение его души.
— Я не могу отказать тебе в этой просьбе, брат-рыцарь, — отвечал Сен-Жермен. — Но поторопись! Уже наступил рассвет, а первый день пути, как тебе уже известно, всегда самый опасный.
Жак благодарно кивнул и натянул поводья. Конь развернулся и шагом пошел в сторону пролома, ведущего к месту вчерашней битвы. Заворачивая за скалу, Жак непроизвольно бросил взгляд назад. Сен-Жермен уже был в седле и, ожидая товарищей, стоял, по своему обыкновению, недвижно, словно конная статуя. Недобитый Скальд привычно успокаивал доставшегося ему жеребца, прежде чем обрушить груз своего тела на спину бедного животного. Серпен в который раз проверял подпругу и подтягивал ремни, удерживающие переметную суму, в которой лежала иерусалимская корона. Мастер Григ взводил арбалет, проверяя прочность тетивы. Де Барн трепал холку коня и кормил его с руки каким-то лакомством. Толуй стоял, обратившись лицом к колоннам храма, в глубине которого покоилось тело Чингисхана, и молился.
Не желая задерживать остальных, Жак заставил Каурого перейти на рысь и быстро достиг выхода из пролома. На место вчерашнего боя, похоже, слетелись все птицы-падалыцики Трансиордании, и склон, устланный телами убитых, теперь был покрыт копошащейся массой ворон и стервятников. Завидев всадника, птицы тучей взмыли в воздух. С трудом выбирая место, чтобы поставит копыто, Каурый медленно, шаг за шагом приближался к тому самому камню, где погиб Робер де Мерлан. Достигнув цели, Жак остановил коня и, стараясь не глядеть под ноги, осторожно опустился на землю.
Чтобы отыскать в этом зловещем завале тело погибшего друга, понадобился бы не один день. Жак вытянул из ножен меч, опустился на колени, сложил руки и шептал слова молитвы в надежде, что душа Робера, которая, как известно, первые три дня после смерти еще не расстается с телом, его услышит. Завершив молитву, он еще некоторое время сидел, глядя на залитый кровью камень и вспоминая их последний разговор. «Ты был слишком уверен в своей неминуемой смерти, Робер, — думал он, теребя в руках потемневшие от пота пергаментные листы с завещаниями арденнского рыцаря. — Ты бросил вызов судьбе и дал обет, что если выживешь, то станешь отшельником. Пути Господни неисповедимы, и он, зная, что ты непременно нарушишь свою клятву, приблизил твой последний час».
Прерывая тяжелые мысли, за спиной у Жака раздался грохот. Так же, как и вчера, испуганно закричали едва разместившиеся на скальных насестах птицы, земля задрожала под ногами, и что-то застучало по кольчуге, словно в спину швырнули горсть сухого гороха. Жак упал лицом вниз и вжался в землю, ожидая нового камнепада.