Глупо. Прежде всего потому, что Траяну не нужен был Децебал в друзьях. Нужны были эти земли, соляные варницы, серебряные и золотые копи. С некоторых пор Траян полагал, что хороших союзников вообще не бывает, бывают лишь хорошие наместники. Но Лонгину император был в какой-то мере благодарен за его безумный поступок – хотел того легат или нет, но своей гибелью он призывал римские легионы на земли Децебала, призвал на голову царя духа мщения.
– Авл! – воскликнул незнакомый голос.
Человек, которого все в лагере называли Монтаном, обернулся.
Занятый подготовкой машины, он был в грязной тунике, весь в стружках и клее, в руках – здоровенный деревянный молоток – только что соединяли детали станины, посему все фабры упрели, и Монтан не меньше других.
– Ты же Авл Эмпроний! – повторил незнакомец, подходя. В речи его слышался сильный акцент, но на лимесе даже уроженцы Италии говорят на варварской латыни.
– Ты ошибся… – фабр сглотнул. – Спутал с кем-то. Я – Марк Монтан.
Он так часто повторял это имя, что и сам уверился: он – Марк Монтан, и никто другой.
– Может быть, – незнакомец криво усмехнулся. – Вполне возможно…
Фабр тем временем обернулся к остальным ремесленникам.
– Что встали? Тащите канаты. Живее! Эта машина нужна была императору еще вчера.
Выкрикивая команды, он вспомнил, где видел этого человека: римлянин-дезертир из дружины Бицилиса. Теперь вновь подстрижен, одет на римский манер. Как же его звали? Ветур? Что-то в этом духе… Да, Ветур. Это даки его так прозвали. Но у него наверняка было римское имя.
Фабр изо всей силы стиснул рукоять молотка, приготовился, развернулся на пятке и одновременно вскинул руки…
Но незваный гость исчез, будто ветром сдуло.
Ремесленники с удивлением уставились на Монтана.
– Это я так… – пробормотал Монтан и опустил молоток.
Откуда в лагере взялся этот Ветур?
Дакийский лазутчик – несомненно. Но что им осенью вынюхивать здесь: и так ясно – армия готовится к наступлению, хотя прежде следующей весны никуда не двинется – поздно идти в дакийские горы, зима на носу. Так что пусть вынюхивают – лишь бы не гадили. Сказать честно, сам Авл более всего переживал из-за этой задержки. Будь его воля – выступил бы немедленно. Сердце было не на месте: вдруг Бицилис решит перепрятать царские сокровища? Вдруг все, что найдет Авл в тайнике, когда римляне переломают Децебалу хребет, – это пустая пещера и бегущая по новому руслу река?
Не захочет ли Децебал извлечь припрятанное золото, чтобы расплатиться с новыми союзниками? Какой толк хоронить золото в горах, если в эти горы вот-вот пожалуют римляне? Все эти вопросы теснились сейчас в мозгу Монтана, но ответа на них не было.
Закрепиться среди римлян для Авла было делом многотрудным. В первый же день (или, вернее, вечер) Эмпроний догадался выпросить у писца в канцелярии чернил и пергамент – якобы для того, чтобы нарисовать дорогу в горах лично для императора. На пергаменте ничего он писать не стал – не рискуя доверять тайну сокровищ даже мертвой коже, а чернилами нарисовал на плече татуировку, продавливая перо глубоко в кожу, но не рискуя делать настоящую татуировку, – чтобы свежестью своей не выдала подлога. Вглядываться никто не будет – но коли задрать тунику, то знак отчетливо проступает на плече. Через день-два он не забывал возобновлять рисунок, так что чернила вскоре въелись в кожу.
Знак ему пришлось предъявить лишь однажды, какому-то жалкому новобранцу-писцу из канцелярии Седьмого Клавдиева легиона, где прежде служил настоящий Монтан. Траян приказал выплатить герою все жалованье за истекшие годы, но это была скромная награда по сравнению с той, которую предвкушал Монтан. Уже после окончания кампании он отыскал старика-гета, и тот сделал ему настоящую татуировку на плече, так, что и не отличишь, легионный это знак или подделка.
И вдруг какой-то римский дезертир отыскал его и назвал прежним опозоренным именем. Именем доносчика, который должен покоиться на дне моря, а не расхаживать по лагерю Траяна под видом фабра.
Авл почти не удивился, когда, войдя в палатку, увидел опять того же человека, что кликал его Авлом, и подле – еще одного, рыжеволосого, со светлыми дерзкими глазами. Этот второй был одет как германский симмахиарий – то есть в одних штанах из грубой ткани, с кожаным поясом, на котором висел солидный кинжал, в грубых сандалиях и голый по пояс. На германца он и в самом деле походил, и в толчее Траянова лагеря этого вполне было достаточно, чтобы на парня никто не обращал внимания.
Фабр сразу решил, что из этих двоих рыжий – главный, и еще понял, что в лагерь лазутчики отнюдь не вдвоем явились. Наверняка целый отряд.
– Ты не Монтан, – сказал рыжий. – Монтана я знаю в лицо. Вот, Ветур говорит, что ты Авл Эмпроний, один из людей Бицилиса. Ты построил онагр для Бицилиса вместе с настоящим Монтаном.
Авл смотрел на этих двоих и молчал. Двое… Будь один, Авл кинулся бы на него с мечом, не колеблясь. А так… С двумя не сладить. Если бы кто-то зашел в палатку, можно было бы крикнуть: держите лазутчиков… Но этот, вошедший, должен быть поразительно проворен и ловок. Обычный легионер наверняка в первый момент растеряется. А даки – настороже.
Фабр вздохнул и спросил:
– Что нужно? – Он пытался как-то потянуть время.
– Убить Траяна, – ответил рыжий просто.
– Императора?
– Ты плохо соображаешь для фабра. Конечно, императора. Или ты знаешь иного Траяна?
– Если откажусь?
– Не откажешься. Донесешь на нас – мы тут же сообщим, что ты Авл Эмпроний, перебежчик. Мы погибнем, но и тебя за собой потянем. Даки не боятся смерти. Она нам в радость. А ты не хочешь умирать, римская собака.
Траян… Одно время Авл его ненавидел – в те дни, когда его схватили вместе с другими доносчиками, посадили на старую трирему и отбуксировали утлый корабль в море. Авл спасся – не чудом, нет, но лишь благодаря смекалке, бежал в Дакию, жил в горах… В конце концов вернулся, выдав императору важные сведения. Порой Авл начинал думать, что лишь благодаря его донесениям император выиграл битву в горах. Что ж, Траян наградил его щедро. Даровал римское гражданство – под именем Марка Ульпия Монтана, серебряный наконечник копья, в придачу солидный подарок и весь оклад за годы, проведенные в горах. Стоит уточнить – настоящим Монтаном, которого еще император Домициан по договору с даками отправил служить Децебалу. Теперь этот Монтан лежал где-то зарубленный фальксом, на склоне горы, и волки давным-давно обглодали его кости.
В тот момент, когда император выдал ему наградные, Авл понял, что никакой ненависти в его сердце больше нет. Во всем виновата Судьба-лиходейка. Правь Траян Римом уже много лет, не пошел бы Авл в доносчики, служил бы преданно, никого не предавал и не продавал, в положенный срок вышел бы в отставку. И никакой подлости, доносов, мерзости…
Тогда на миг новому римскому гражданину Марку Ульпию Монтану представилось, что все еще может измениться, что жизнь снова может стать правильной и достойной…
И вот, глядя на Ветура и этого второго, он понял со всей неизбежностью: нет, не может. Сворачивает судьба на старую дорожку, дышит в загривок смрадом нового предательства.
– Я не хочу убивать императора, – проговорил он тихо, без всякой надежды в голосе.
– Кстати, а где настоящий Монтан? – спросил насмешливо рыжий. – Что ты с ним сделал? Тоже убил?
Мелькнула мысль – кинуться в ноги Траяну, лобызать руки, во всем признаться – кто знает, вдруг простит император, памятуя о прежних заслугах? Но ледяной водой окатила мысль – нет, не простит. Предательство не простит. Но убить Траяна Авл тоже не мог – не мог, и все. Это было свыше его сил – как будто самому себе всадить отравленный кинжал. Кого угодно – пожалуйста, – но только не Траяна. Ведь Траян сделал то, чего никто никогда в этом мире не делал и уже наверняка не сделает, – император назвал Авла Эмпрония героем. И не просто назвал – он считал Авла героем, лично вручил серебряный наконечник копья. И слаще той минуты не было у Авла в жизни.